Читать «ЛИСТАЯ ПАМЯТИ СТРАНИЦЫ» онлайн - страница 8

«На сто пятой шахте списали деревянную будку с автобусной остановки, и я могу ее получить. Всего за три рубля и пятьдесят копеек», — рассказывает с радостным возбуждением отец за столом. Разбирать будку едем всей семьей. Досок от будки хватило на пол во всем доме и даже на голубятню над сараем. Странно смотрелись признания в любви вроде «Маша + Дима = любовь» на стенах голубятни. Ругательства отец сострогал.

Наш дом готов. Особенно отец радуется полу: ровный получился, шпунтованные доски плотно прилегают друг к другу. В новом доме, в светлом зале с двумя окнами, собирается «штунда». В соседней комнате, в спальне моих родителей, я укачиваю мою сестренку Ирму. В гости приехал дядя Беккер. Он рассказывает историю о Лоте. Рассказывает так, что все слушающие захвачены повествованием. И я помню историю о Лоте с его слов до сих пор. Вместе с сестренкой я засыпаю под становящийся мне все более непонятным немецкий говор.

Шереры второй раз меняют пол: никак от грибка избавиться не могут. Я понимаю, почему. Не следовало им смеяться над верующими в Бога людьми.

СТАНЦИЯ САРАНЬ-УГОЛЬНАЯ

Шахты можно определить по терриконам, которые насыпаны возле них. Мне терриконы кажутся большими горами, иногда они дымятся от самовозгоревшегося угля, как вулканы. Шахты связаны между собой железнодорожными путями, вернее, все они связаны с обогатительной фабрикой. И все железнодорожные пути сходятся на станции Сарань-Угольная, вокруг которой вырос небольшой поселок, состоящий из нескольких улиц: Станционной, Маяковского, Островского, Арычной и Новой.

На Станционной живут наши родственники Кнаусы и Реймеры, а также портной Морель, который шьет всем ребятам поселка тапочки из брезента, и моя одноклассница Валя Сухорукова, замечательная маленькая девочка с курчавой головой, соломенного цвета волосами и прекрасными голубыми глазами. Однажды за обеденным столом я объявил родителям, что если бы Валька была немкой, я бы на ней женился.

На улице Маяковского живут мои друзья: Вовка Клейн, отец которого сгорел живьем во время аварии на железной дороге, Петька Царьков, у него тоже нет отца, он живет с матерью, и Немтырь. Немтырь — цыган, он глухонемой и живет только с матерью. Отца у него тоже нет. К его матери ходят мужики со всего поселка. Немтырем его называем мы. Как его зовет мать, не знаю. Знаю, что вскоре после нашего переезда в Киргизию он попал в тюрьму.

На улице Островского живут Грунтманы, которые нас приютили, когда мы приехали из Сибири. Эдик, старший из многочисленных детей, стал моим другом на всю жизнь.