Читать «Летящий и спящий» онлайн - страница 101
Генрих Вениаминович Сапгир
Так вскинулся, еле за крыло удержала:
— Молод еще летать!
— Да я его когтями, клювом на лету собью!
— На то и люди, гнезда разорять на подушки.
Долго успокоиться не мог.
— Ничего, наши сторожа за ними следят. В селении сесть не дадут.
— И чего это они разлетались?
— Во сне летают. Видишь, как низко над волнами.
— С тобой не сравнится, мама.
— Подожми левую лапку и спи.
(
ПОЧТИ ПО ЧЕХОВУ
Непринужденным, плавным и сильным движением, полураскрыв черно-серые веера перьев, перемахнула с земли, городской и бесплодной, на косо торчащий сухой ствол дерева неизвестной породы над сараем.
Фотограф Сорокин, гулявший по двору с черным терьером, даже засмотрелся. Хорошо бы — выдержка 240 на 4,5 полным форматом со вспышкой (смурый денек) «Полет вороны». И ведь крупнее курицы, настоящая индюшка! Если бы у меня такса была, думаю, схватила бы и унесла. Вот бы сфотографировать! Подрастут еще немного и людей похищать станут. Прекрасно. На первой полосе моя фотография «Ворона-мутант уносит новую жертву».
Тут он ощутил сильный толчок в спину, ткань куртки затрещала и мимо впритирку проехал железный фургон.
Фотограф Сорокин с огорчением рассматривал порванный рукав:
«Чуть не задавил, гад! По двору на полной скорости…»
Черный терьер громко лаял.
«А чертовски могло бы получиться: фургон наезжает на зрителя, фары огромные — рапидом, и я — косо летящая фигурка из-под колес».
«Гибель фотографа Сорокина» — это тебе не «Полет вороны».
СТАРОСТЬ
На стене в фигурных рамочках. За окном на осеннем подметенном дворе. Даже в облике дома проступает. Старушечья опрятная бедность.
Коричневый бархат на круглом столе. Красный шкаф. Рядом с комнатой белые двери, коридор. Соседей не видно. Но чувствуется как бы ожидание чего-то. «Смерти ее ждут».
Мы с женой принесли нашей старой почти родственнице маленький японский телевизор с нашей кухни, подарили. А ставить некуда. Разве что на большой допотопный «Рекорд», который только смутные тени показывает. Полотенцем с украинским узором накрыла его хозяйка. Тут и поставили, на белое.
Я отрегулировал программы и увидел, что в тесной и затхлой обстановке э т о чересчур — очень яркий и четкий экран. Слишком хорошо показывает. Какая-то неестественная, нелогичная картинка. И телевизор на телевизоре, какая-то матрешка, как во сне.
Я пил чай из кружки с Главным павильоном ВДНХ — синим оттиском на боку. На салфетке — тарелка, на тарелке — яблочный пирог с пригорелыми перемычками. А где же супруга? Моя жена? В самом деле?
Честное слово, с нашим японским телевизором что-то происходило в этой обстановке. Краски потускнели, теперь совсем их смыло с экрана.
Похоже на ее серые выцветшие глаза. Белые двери, пустой коридор — это же больница. Вот и санитар заглянул. Боже мой! отсюда не выпускают! «Извините! Я только в гости! Вы не имеете права!»
Санитар посмотрел на меня свиными глазками и прикрыл дверь снаружи. Седые букольки, даже головы не повернула.
Господи! Мы оба смотрим забытый «Голубой огонек»: там за столиками сидят мужчины в топорных костюмах и женщины в кисее и панбархате. Картинка какого-то пятидесятого года.