Читать «Лето с ангелами» онлайн - страница 58

Генрих Сапгир

(Но с противоположной точки зрения.) Умирать — это благо. Главное успокоиться и отдаться течению, А оно несет все быстрее и быстрее — под уклон. И не заметишь, как проскочил границу, теперь уже не повернуть, не вернуться — и все из тебя улетает...

Рукав синей дымки оторвался от девушки вместе с рукой и повис на месяце.

Ты будешь жить вечно, никогда не умрешь. (С точки зрения Жизни.)

(С точки зрения Смерти) Едва родился, уже умер.

Пластиковая реальность более наглядна и реальна, чем клеенчатая, например, или кубическая, чем сама Жизнь, которой почти не осталось. А Смерти — ее присутствия, даже в виде марли, я не чувствую. Поэтому не все ли равно, какие картины и в каком материале мне представляются сейчас, которого скорей всего нет. Только ощущение, что все это липнет, липнет...

Смерть — это опустевшее здание, а сколько там всего было! (С точки зрения Жизни.)

(С точки зрения Смерти.) Смерть — это свобода.

А запах дешевой пудры и нарисованных губ прилип ко мне и преследует меня всю жизнь до....

Жизнь и Смерть постоянно борются друг с другом. С переменным успехом. Потому что если бы победила Жизнь, во-первых, я бы сейчас не умирал, а вселенная раздулась бы от бесконечного изобилия и лопнула. А если бы победила Смерть, все бы в космосе замерло, остановилось. Потому-то Всевышний и запустил эту машину:

И снова налипает на стекло осень кленовым листом, расплывается оранжевый свет в одном из окон пятиэтажного здания по улице Врубеля. Там семья в сборе, что-то празднует, на белой скатерти — длинное блюдо, почти море, где размахнулась фаршированная щука и застывшем липком соусе, почти живая, и она выполнит почти все наши желания, которых почти не осталось. Только вот — маленькие пластиковые воспоминания.

Жизнь и Смерть, тьма и свет, время и вечность.

СЛОВА И НАДПИСИ 

1. ВЕЧЕРА НА ХУТОРЕ

В театральной уборной, похожей на сельскую парикмахерскую, актер в черном трико. Он готовится к выступлению: стоя, смотрит в зеркало. Жена его прикалывает бумажные этикетки к трико.

На грудь она привычно прикрепила надпись: ГОЛОВА.

Артист посмотрел вниз через подбородок, одобрительно кивнул. На живот она приколола этикетку: ЛИЦО. И дальше почти машинально: на пах — ЖЕЛУДОК, на правую ногу — ЛЕВАЯ РУКА, на левую ногу — ПРАВАЯ РУКА, на спину — УСЫ, на довольно объемистый зад — УЛЫБКА.

Когда артист вышел на дощатую пыльную сцену с косо падающими сбоку из зала столбами солнца, внизу серьезно стали обсуждать:

— Смотри, где усы носит!

— По новой городской моде!

— Гляди, что на жопе у артиста написано!

— Зря писать не будут, значит, он жопой улыбается.

— А моя жена тоже может.

Улыбались. Прищуривались. Никто не смеялся.

Не будем описывать цирковой номер, который показали бродячие артисты областного цирка. Несколько нехитрых фокусов, потом она забралась в фанерный ящик, а он благополучно распилил ее пилой, позаимствованной у хозяйки. Опилки летели на первый ряд. В зале никто не смеялся.

Наконец артист стал крутить колесо, причем так быстро, что надписи стали перемещаться по телу. И в этом вихре казалось, они занимают свои обычные места: ЛИЦО — на лице и так далее. Там они и остались, когда он закончил свой номер. А затем белые бумажки, как голуби, сами слетелись в руку артиста. Никто не аплодировал и не смеялся. Даже обидно.