Читать «Лето по Даниилу Андреевичу // Сад запертый» онлайн - страница 60

В городе стало меньше людей и намного меньше машин. Богемная молодежь и последние отважные иностранцы проскакивают между барами перебежками, чуть пригнувшись, будто с наступлением ночи все стороны улиц становятся наиболее опасны. С наступлением ночи по улицам вместе с милицейскими патрулями разъезжают наряды Дружины. Парни в кепи и потешных галифе. Веселы, слегка пьяны и постоянно стрекочут семечками. Данька пересекал открытые пространства спокойно и слегка развернув плечи; может, поэтому никто ни разу не потребовал у него документы. Смешно и некрасиво, но его пьянила эта неуязвимость, эта фатальная несвобода, дающая право на свободу в мелочах. Наверное, примерно так должен был чувствовать себя мелкопоместный рыцарь, предавшийся могучему суверену. Он зашел в несколько популярных кабаков, в третьем или четвертом напоролся на знакомую компанию.

Вернувшись домой, она упала в горячку скоротечной и бурной инфлюэнцы, а выплыв из нее пару дней спустя, позвонила сначала в часть (ничего), а затем достала справочник, рекомендованный Порфирьевной, и начала обзванивать по карте все медицинские учреждения, расположенные вдоль южного берега.

Вторую операцию он помнил еще хуже, чем первую; вернее, не помнил почти совсем, потому что накануне резко скакнула температура, сознание истаяло в горячечном мареве, снились какие-то огромные серые корабли, раскаленные стволы бортовых орудий, удушающий дым, подземелья берегового форта: из проема хода сообщения внезапно открылся вид на море с невесомо качающимися на переднем плане прозрачными метелками иван-чая и плотными гроздьями пижмы, внизу билась о камни мелкая волна и резными лодочками дрожали фигурки чаек. Он соскочил на камни, в несколько легких прыжков спустился к воде, скинул ботинки и вошел в море. На втором шаге ступню пронзила резкая боль. Даниил Андреевич неуклюже взмахнул руками и прошипел русское народное.

– Легко не будет, но будет очень, очень интересно, – разглагольствовал длинноволосый мужик с застиранной бабьей физиономией. Данька помнил, что встречал его на умных семинарах в университете. Барышня-журналистка лет двадцати, пьяненькая и трогательная, кивала в такт риторическим паузам и смотрела оратору в рот. Тот не реагировал, ему было очень-очень интересно, но с самим собой. Саша Станишевский, философ и умница, все больше молчал и налегал на водку.

Ворону было странно увидеть Станишевского в декорациях безалаберного, но при том довольно пафосного заведения. Французский кабачок, где он застал компанию, пестрел изречениями из эпохи Просвещения, медиа-девчонка чирикала потешные картинки на устилающем стол ватмане, официанты, как один, щеголяли фирменной велеречивостью и жуликоватой галльской искрой в глазах, а выпивка стоила не меньше четырех евро. Станишевский был бессребреником из принципа, и Данька цинично заключил, что Саше наконец начали наливать только за то, чтобы он скрашивал интерьер своим присутствием. Интеллектуал как элемент обстановки. Девочка-журналистка захотела есть; веселый и ласковый халдей подогнал меню. Компания углубилась в чтение.