Читать «Ледяное сердце Златовера (бдп-5)» онлайн - страница 99

— Передай Снежной Королеве: «Я согласен. Двуручный меч».

И обернулся ко мне.

— Арти… будешь секундантом?

* * *

Потом мы неторопливо ехали вниз по склону, уже вновь заботливо припорошенному непрерывным снегопадом. Я на Касторке плелся сзади, и мне было на редкость паршиво. Какой смысл в том, что два, очевидно, влюбленных придурка собираются насмерть искрошить друг друга? Воображение услужливо предоставило мне на выбор два варианта исхода. Я, как воочию, увидел Салазани, напоровшуюся на беспощадную сталь, ее остановившиеся глаза, распахнутые, изумленные неожиданной болью, ее волосы и багровый шелк на снегу. Удылгуба, рычащего от ненависти… уносящего ее на руках, как ребенка. Или себя, приподнимающего с земли золотую голову Звенигора. Его кровь на моих руках. Пальцы, стиснувшие меч, который никому уж больше не ляжет в руку. Осиротевший костер Златовера, ради которого-все. Дьявол, я не знал, какая из картин причинила мне большую боль. Каково-то будет другому, тому, кто останется в живых? Я страстно не желал, чтобы они дрались, но мое желание не решало тут ничего, а потому мне оставалось лишь проследить, чтобы поединок был честным. Почему-то мне казалось, что на Удылгуба здесь плоха надежда.

Они уже ждали нас. Салазани и ее секундант Удылгуб. При виде короны Снежная Королева угрюмо усмехнулась, но в следующую секунду ее брови гневно сдвинулись.

— На мне нет брони, — вызывающе сказала она. — Я — женщина, двуручный меч сам по себе достаточная для меня тяжесть.

Она была в бордовых брюках и тунике того же цвета, отороченной черным мехом. Очень красивая на белом снегу. Удылгуб и я согласились, что ее требование справедливо, и Звенигор скинул кольчугу и шлем, оставшись с непокрытой головой и в костюме из мягкой темной кожи, какой надевают под доспехи. Удылгуб взялся мерить мечи, чтобы убедиться, что разница клинков не превышает допустимую. А я смотрел на Салазани и дивился. Что она сделала с собой, что Звенигор сделал с ней? Сейчас она казалась очень похожей на Соледад, но без того характерного следа — или бесследья — бессчетных веков, отмечавшего внешность ее сестер. Она выглядела совсем юной. На ней не было косметики, и косу она, без причуд, просто туго заплела. Ее лицо побледнело и похудело, на него лег отпечаток решимости и гнева, и ярко полыхал румянец ярости. Сейчас она не была, как тогда, на балу, недосягаема, неуязвима в своем цинизме, неотразима в своей власти. Я бы сказал, она сама забыла о том, что создана бессмертным духом. Она выглядела лет на девятнадцать. Я видел юную женщину, которую пребольно задели, трясущуюся от потребности отомстить. Или умереть. Жаждущую заполучить если не самого своего противника, то, на худой конец, его смерть. Или навязать ему свою. С потугой на угрюмую иронию я подумал, что феминизму лучше бы доказывать право на существование менее смертоубийственными способами. И, наверное, только один Удылгуб точно знал, чьей смерти он будет рад.