Читать «Лев толстой и переводы «Короля Лира»» онлайн - страница 2

Язык пьес Шекспира, отличающийся повышенной выразительностью, пронизанный сложной метафоричностью, гиперболизмом, выражал особый поэтический строй мышления, чуждый русской реалистической литературе середины XIX в., которую отличал своеобразный языковой аскетизм, сложившийся в борьбе с ходульной риторикой эпигонов романтизма и казенным витийством официозной печати. Поэтому речи шекспировских персонажей производили впечатление неестественности не на одного Толстого. И если он в своем очерке писал: «Все лица Шекспира говорят не своим, а всегда одним и тем же шекспировским, вычурным, неестественным языком, которым… никогда нигде не могли говорить никакие живые люди» (т. 35, стр. 239), то и Дружинин за полвека раньше во вступлении к своему переводу «Короля Лира», хоть и не так резко, но указывал, что «у Шекспира есть фразы, обороты, сравнения, способные возмутить современного русского человека», и поэтому он старался «смягчить все эти странные обороты, приладить их по возможности к простоте русской речи».

В результате сходства эстетической позиции обоих писателей и возникло соответствие между критическим очерком и переводом: многие выражения в «Короле Лире», вызывавшие осуждение Толстого, в переводе Дружинина были изменены, упрощены или даже вовсе устранены. Поэтому дружининский перевод никак не годился Толстому для демонстрации языковых «несообразностей» «Короля Лира».

Юрьев же, благоговейно преклоняясь перед Шекспиром, считал всякое отклонение от буквы подлинника чуть ли не святотатством. Он переводил весьма точно, нередко дословно (в ущерб поэтичности), и это вполне устраивало Толстого, который, как сказано выше, неоднократно перечитывал перевод Юрьева с пером или карандашом в руках. Во многих случаях толстовские пометки на книге выделяли места, которые затем цитировались в очерке. Так, например, красным карандашом обведены слова Эдгара, притворяющегося сумасшедшим (д. IV, сц. 1); «Пять духов разом сидело в бедном Томе: дух сладострастья — Обидикут, князь немоты — Гоббидидэнц, Магу — воровства, Модо — убийства и Флиббертиджиббет — кривляний и корчей. — Теперь они все сидят в горничных и разных служанках» (стр. 110). И эти слова без изменений перешли в очерк (см. т. 35, стр. 229).

И мы, невольно повинуясь гнету Минуты горестной, здесь говорим Лишь то, что чувствуем, не то, что б должно Нам было говорить. — Он, престарелый, Страданий столько вытерпел, что нам И юным не под силу было б вынесть, И как он жил, нам долго б не прожить.

Стр. 169—170.

Стремясь передать все оттенки оригинала, Юрьев увеличил текст почти вдвое (7 строк вместо 4) и изложил его весьма косноязычно, злоупотребляя сослагательным наклонением. Перевод Толстого много проще, яснее и в сущности ближе к Шекспиру: «Мы должны повиноваться тяжести печального времени и высказать то, что мы чувствуем, а не то, что мы должны сказать. Самый старый перенес больше всех; мы, молодые, не увидим столько и не проживем так долго» (т. 35, стр. 236).