Читать «Красавицы не умирают» онлайн - страница 150

Людмила Третьякова

С Брюлловым происходило худшее, что может слу­читься с человеком: он начал бояться жизни и был преис­полнен неприязни к себе.

К тому же семейство Тимм повело настоящее наступ­ление на Брюллова. Они громко сплетничали по Петер­бургу о жестокости художника, якобы избивавшего моло­дую жену, о его пристрастии к спиртному.

Скандал докатился до Зимнего дворца. Неудоволь­ствие Николая I, не любившего в своей столице историй, переходящих границы приличий, сейчас же дало себя знать. Общество действовало как по команде. Двери для Брюллова всюду закрыты. Художник пишет послания «наверх», пытается доказать, что оклеветан. Все напрасно.

Цензор Никитенко написал — «безнравственен». Дамы, державшие в домах бюсты «великого Карла» с лавровым венком на голове, срочно убирают их в темный угол. Брюллов ощущает себя прокаженным. Те, которые неког­да искали знакомства с ним, льстили, предлагали бешеные деньги за портреты жен и дочек, делают вид, что не зна­ют его. Судачат много, ложно, грязно. Говорят, что он даже умудрялся изменять влюбленной в него Самойловой с ее же горничной. И вот наконец в Италию приходят слухи из Петербурга: Брюллов застрелился.

Нет, он не застрелился. В те страшные дни Брюллов ежедневно приходил к скульптору Клодту и, забившись на антресольный этаж, отведенный детям, рисовал нерв­но, быстро, рвал, опять рисовал. И маленькие Клодты видели, как часто дядя Карл ронял свою кудрявую голо­ву на лист бумаги и беззвучно, вздрагивая всем телом, плакал: «Юлия! Где ты, моя единственная, светлая ра­дость?»

Самойлова явилась кометой, сжегшей паутину нагово­ров и сплетен, разметав уныние и подавленность художни­ка. В свои тридцать семь лет она была по-прежнему пре­красна, а когда такая женщина говорит: «Я восхищаюсь тобой как одним из величайших когда-либо существо­вавших гениев», — это не могло остаться без последствий. Они снова вместе. Она верит в него и заставляет поверить других.

Из Брюллова словно выпустили дурную, отравленную злобой и сплетнями кровь. Жилы наполнились новой кро­вью — молодой, снова загоревшейся от близости этой женщины-кометы. Брюллов не мог предать восхищения Юлии. Он взялся за кисть.

* * *

С момента первой встречи с Самойловой и до конца своей жизни Брюллов находил ее красоту идеальной. Облик графини звал его к кисти. Он был готов рисовать Юлию бесконечно, но из многочисленных изображений Самойловой до наших дней дошли лишь два больших полотна. Одно, где Самойлова изображена со своей приемной до­черью Джованной, находится в частном собрании в США, другое — в Русском музее. Это знаменитая картина «Графиня Самойлова, удаляющаяся с бала».

Здесь, рядом с Юлией, стоящей на ступенях милан­ского театра, еще одна ее воспитанница — прелестная маленькая Амалиция в греческом костюме. Между де­вочками было восемь лет разницы. Видимо, графиня лю­била детей и страдала от того, что у нее не было своих собственных.

Пришло время, когда она, как и ее «Бришка драго­ценный», стала тяготиться одиночеством. Но им обоим не везло. После двухмесячного супружества до 1841 года над Брюлловым тяготел мучительный бракоразводный процесс. Не лучше были дела и у Юлии.