Читать «Константин Симонов. Собрание сочинений в десяти томах. Том 5» онлайн - страница 456

Синцову даже показалось, что у Серпилипа появился какой-то холодок в глазах. «Может быть, презирает меня? Считает это доносом?» — подумал он. И, как это бывало с ним в жизни, от мысли, что даже Серпилин мог не попять его и отказать ему в доверии, он внутренне сцепил зубы, уперся и упрямо сказал:

— Считаю существенным и наппшу, чтоб пе вышел сухим из воды.

И по вдруг прищурившимся, уже не холодным, а насмешливым глазам Серпилина понял, что тот не презирает его, а просто по каким-то причинам не хочет иметь личного, неофициального касательства к этому делу, предпочитает, чтобы оно шло своим бумажным ходом.

«Нет, брат, не так-то все это просто, как ты думаешь!» •— говорил его насмешливый взгляд.

Серпилин поднялся с табуретки и вдруг увидел на тумбочке у Синцова прислоненную к стопке растрепанных книг маленькую карточку Тани. Ее сняли прямо в Кремле, с орденом, сразу после вручения, и у нее был смешной, испуганный вид. Но никакой другой карточки у нее все равно не было, и она, когда в первый раз приехала к Синцову в госпиталь и уже уходила, вдруг вытащила эту карточку из кармана гимнастерки и молча сунула ему в руку.

И Серпилин теперь стоял и смотрел па эту смешную карточку Тапи с испуганным лицом и орденом Красного Знамени на груди.

— Овсянникова? Встретил ее здесь?

— Встретил,— сказал Сппцов голосом, который заставил Сер-пплипа посмотреть ему в лицо.

Оп взглянул на Синцова, потом на карточку Тани, потом снова на Синцова и вдруг спросил как человек, имеющий право это спросить:

— Что, любовь?

— Любовь,— сказал Синцов.

— Это хорошо,— сказал Серпилин и, наверно, подумал о себе, потому что Сипцова поразило странное, противоречившее словам выражение его лица.

— Это хорошо,— повторил Серпилин таким голосом, словно что-то другое, о чем он не хотел говорить, было нехорошо, очень, совсем нехорошо. — Поправляйся. Но не спеши. Войны на тебя еще хватит и останется. Отдыхай, пока есть возможность. А я поеду. С тех пор, как армию принял, дел через голову,— вздохнуть некогда! — Только что голос был глухой, усталый, а об этом сказал весело и громко, как о счастье!

Серпилин вышел, но Синцову захотелось посмотреть ему вслед. Он приоткрыл дверь п выглянул в коридор.

Серпилин, удаляясь, шел по длинному госпитальному коридору своей крупной быстрой походкой, разбрасывая на ходу бв’ лые полы халата и сутуля широкие плечи. По госпитальному коридору шел один из тех людей, про которых очень редко думают, что там у них самих: жена умерла, или сын погиб, или еще что-нибудь,— один из тех, о ком чаще всего думают только в прямой связи с делом, которое взвалила война на их широкие плечи — армию или фронт, п, оценивая их действия, говорят, как про лошадь,— потянет или не потянет?

Но за этой кажущейся грубостью слов стоит неотступная тревожная мысль о десятках и сотнях тысяч человеческих жизней, ответственность за которые война положила на плечи именно этого, а не какого-то другого человека. И рядом с этим неотступным и грозным почти пи у кого не остается сил и времени думать о тех всего-навсего двух пли трех людских жизнях, которые составляют или составляли семью этого человека. О них мало кто думает, думая о нем. И он сам бы удивился, если бы о нем думали иначе.