Читать «Константин Симонов. Собрание сочинений в десяти томах. Том 5» онлайн - страница 22

— Садитесь за стол и пишите.

— Что писать, товарищ генерал? — спросил Барабанов, беря карандаш багровыми, опухшими пальцами.

«Обморозил сегодня ночью»,— мельком подумал Серпилин, взглянув на эти пальцы.

По лицу Барабанова видел: думает, что ему предстоит сейчас писать объяснение на имя командира дивизии; ему и в голову не приходит, что речь идет совсем о другом.

— Пишите лично, своей рукой, похоронную жене Тараховского. Пишите, как вы убили ее мужа... Ей и пятерым ее детям... Что смотрите на меня?

Но Барабанов продолжал молчать и смотреть в лицо Серпилину, с силой сжимая карандаш в своих обмороженных пальцах.

То, что сказал ему Серпилин, было невероятно, не лезло ни в какие ворота.

— Как же так — написать, что я убил? Что я, Петрушка, что ли? Лучше трибунал, что хотите,— наконец сказал сильно побледневший Барабанов.

Но Серпилин, которому мысль — заставить Барабанова лично написать письмо жене убитого — пришла совершенно внезапно, не собирался отказываться от нее. Мысль была жестокая, по справедливая.

— Не могу я написать, что я его убил, товарищ генерал,— побледнев еще больше, повторил Барабанов.

Лицо Серпилипа оставалось спокойным, и от этого Барабанову стало еще страшнее.

— Я пе требую, чтобы вы писали именно эти слова,— помолчав, сказал Серпилин. — Вы просто опишите его жене,— он пододвинул по столу к Барабапову выписку из послужного списка Тараховского,—и детям все, как было. А они уж сами сделают вывод, кто его убил, вы или немцы, если честно напишете... Что смотрите на меня?.. Я не шучу.

Барабанов инстинктивно придвинул к себе документы Тарасовского, увидел графу «семейное положение» и, вдруг почувствовав, как у него темнеет в глазах, выпустил из пальцев карандаш _и поднялся. Грубый и сильный человек, он был близок к обмороку от испытанного душевного потрясения.

— Товарищ генерал, даю вам честное слово, я папишу, по разрешите поехать к себе в полк, не могу при вас... — сказал Барабанов мертвым голосом.

— Не можете,— сказал Серпилин,— а по делу надо было бы вас заставить не только вдове комбата написать, а и семьям тех солдат, которых вы ни за понюшку табаку загубили. Уже звонили из медсанбата, докладывали, что трое умерли. — Он пригасил свой вновь вспыхнувший гневом голос. — Можете идти.

Барабанов откозырял непослушной, ватной рукой и пошел к двери, но у самой двери повернулся.

— А что потом с письмом? — растерянно спросил он. До сих пор он думал только о том, как будет писать это письмо; мысль — что потом? — пришла ему в голову лишь теперь.

— Пошлем ей,— сказал Серпилин.

— Да разве можно в тыл такое письмо? — крикнул Барабанов.

— А что ж,— сказал Серпилин,— вы будете творить тут у всех на глазах такие дела, а там, в тылу, никто ничего не должен знать об этом?

Несмотря па все свое волнение, Серпилин знал, конечно, что никакая военная цензура не пропустит в тыл такое письмо, да и, не будь цензуры, оп сам бы не отправил: это было невозможно.

Но Барабанов все равно должен был написать это письмо.