Читать «Кони и люди (сборник )» онлайн - страница 126

Я тоже вышел, но нисколько не сохраняя вида собственного достоинства, – я крался, как вор, должен вам правду сказать. Как вор или как трус; последнее название вполне подходило ко мне – отчасти, по меньшей мере.

Стою опять во мраке, а кругом такой холод, такая мокрядь и такая черная, богом проклятая ночь, какую, казалось, могла бы породить только больная фантазия.

Мне так опротивели люди, что в эту ночь меня тошнило при одной мысли о них.

Я, пошатываясь, тащился по болотистой тропе, поднимаясь на холм назад к ипподрому, и вдруг, раньше чем я сообразил, где я нахожусь, я уже был в стойле вместе с Наддаем.

В эту минуту, находясь в теплом стойле, наедине с этой лошадкой, я испытал самое блаженное чувство, какое только ощущал когда-либо.

Я обещал другим грумам, что не уйду, а буду прохаживаться взад и вперед мимо стойл и следить за их лошадьми, но я совершенно забыл о своем обещании.

Я вошел в стойло и, опершись спиной к стенке, думал, как низок, гадок и исковеркан бывает человек.

И даже с лучшими людьми может случиться то же и только потому, что они люди и не могут быть прямолинейны и искренни умом и душой, как животные.

Может быть, вы сами знаете, что переживает в такие минуты человек.

Много чего проносится в голове.

Странные такие мелочи, которые, как вам казалось, уже давно позабыты.

Однажды, когда я был еще ребенком, отец, франтовски разодетый, взял меня с собою, – кажется, на похороны или на процессию Четвертого июля, и я шел по улице, держа его за руку. А когда мы проходили мимо вокзала, там стояла женщина. Я знал, что она чужая в нашем городе; она была разодета так, как я ничего подобного не видел и никогда до того не надеялся увидеть. Много лет спустя я стал понимать, что это потому казалось, что у нее был хороший вкус, – какой редко бывает у женщин, – но тогда я подумал, что это, наверное, королева. Я читал в сказках о королевах, и мысль о них всегда дразнила мое воображение. Какие чудесные глаза были у этой незнакомки и какие кольца у нее на пальцах!

В это время из вокзала выходит отец – он зашел туда опустить письмо или проверить часы, – берет меня за руку, и я вижу, что он и эта женщина улыбнулись друг другу – такой смущенной улыбкой, – и я с тоской в душе обернулся несколько раз и посмотрел на эту даму.

А когда мы удалились настолько, что она нас не могла услышать, я спросил отца, правда ли, что она королева. Отец, быть может, не был слишком ярым поклонником такой чепухи, как демократия, свободная страна, свободные женщины, и он отвечает, что это вполне возможно и он тоже полагает, что это королева.

Или бывает еще – когда оказываешься в таком сумбуре, в каком я пребывал в эту ночь, – что не можешь ничего себе уяснить; хотя бы того, почему ты живешь и зачем люди вообще живут. Вдруг начинаешь думать о вещах, которые видел и слышал когда-то. О том, например, как идешь зимою по степной дороге, скажем, в Айове, и слышишь мягкие звуки, которые доносятся из хлевов, стоящих близ дороги; или о том, что однажды ты стоял на холме и глядел, как солнце спускалось за горизонт, и небо вдруг превратилось в огромную чашу, окрашенную в мягкие тона и сверкающую драгоценными камнями, и невольно представляешь себе, что где-то в далеком, могучем царстве великая королева выставила на огромный стол или под вековое дерево огромную чашу для своих любимых и верных подданных.