Читать «Когда поёт соловей...» онлайн - страница 13

Она знала, что её жизнь подобна экспедиции в разные сферы бытия, маршрут которой словно, был соткан для неё, – вначале ученицы – золотой медалистки, выпускницы вуза с красным дипломом, затем кандидата наук, педагога, журналиста, живописца, – из неписаных творческих профессиональных законов, неслышных тонких мелодий человеколюбия, из множества нравственных интонаций.

Её силой и одновременно слабостью была доброта, – не показушная, но такая, которой не хватало времени и рук, чтобы обнимать всех слабых, успокаивать разочаровавшихся, дарить всем нуждающимся. Её добрая забота о людях была беспорядочной, безудержной, требующей много энергии и воли, порой совсем непонятной для окружающих.

–Ну, что тебе,– больше всех надо?– порой слышала в свой адрес.

Но не могла ничего поделать с собой. Отзывалась на людскую боль. Любая боль ведь вездесуща: и в логове зверя она тоже боль. Унять её – задача человечья. Евгения искренне сочувствовала тем, кто искал помощи. Видать с годами, её чуткое отношение к людям вскипятило в сердце справедливость, в нём постоянно рделась искра самопожертвования.

«Хорошо бы ничего не забыть, ведь столько всего накопилось»,– смотрела на ранее продуманный и сохранённый в файле план, фактически, оглавление будущей книги. Но всего не предусмотришь. Хотя часть материалов уже написаны, но, перечитывая их в который раз, Евгения продолжает творчески их переживать, шлифовать, изумлять своих персонажей какими-то новыми подходами, советоваться с ними, словно они были живыми. «Вы мне здесь, Андрей Петрович, не шалите, да, да, обниматься с Вами будем в конце очерка, ну, мало ли что,– название?! Ведь название несёт на себе смысловую нагрузку всей истории, аккумулирует авторский замысел и, конечно, интригует читателя. Поэтому так и оставим».

6

Обнимаю

Мало ли какие письма приходили в редакцию еженедельника! Самые разные: от восторженных до разоблачительных, от добрых до злых и т.п. Прежде, чем написать какой-то очерк, ей надо было вжиться в каждую историю. Однажды среди нескольких десятков этих посланий Главный редактор обратила внимание на измятый пожелтевший конверт. Подписан он был, как ни странно, химическим карандашом. Первое прочтение оставило журналистку в недоумении: сумбур каких-то переживаний, обо всем, и, вроде, ни о чем конкретно. Только вчитавшись внимательнее, становилось понятным: человек на краю, он мечется, ему одиноко, обидно. Нет, у него – семья, проживает не один. Но, оказавшись инвалидом, не понятым и не воспринятым, он утратил интерес к жизни, и вот-вот предпримет то, о чем и сам открыто боится говорить.       "Я не слюнтяй, поймите. Пишу вам в ответ на статью Е.Ткачевой о добре и зле в нашей жизни. Я никому не нужен,– писал он, – разве что дети еще нуждаются в моей, немалой по сельским меркам, пенсии военнослужащего. Одиночество души – это страшная вещь! Я мыкаюсь с ней и туда, и сюда, но никому нет дела до того, что там в ней творится. Никто не знает, многого не знает обо мне…