Читать «Книжник» онлайн - страница 138

— А я, знаешь, о чём там подумал? — вторгся в его размышления голос Насонова. — Почему самый кровавый мировой катаклизм случился именно в стране самой духовной и глубокой, уникальной и исключительной литературы? Это случилось вопреки ей? Или благодаря ей? Но если она подлинно велика, она не могла не влиять на умы, если же влияла, то откуда столько мерзости в народе, на ней воспитанном? А если влияния не было, то в чем её величие и значение? Какова её вина в катастрофе 17 года?

— Этим вопросом я сейчас и задаюсь, — кивнул Книжник, улыбнувшись Насонову. — Мы по-прежнему затвержено повторяем все ту же ахинею, что твердили те, кто рухнули в яму 17-года, зазубрено цитируем те же постулаты, что привели к обвалу. Мы даже пытаемся проанализировать произошедшее, вдуматься в него и переосмыслить, забыв простые правила хранения нашего прошлого: нельзя в один сундук складывать меха и моль, нельзя овец запирать вместе с волками. Но ты прав. Империя была заведена в ментальный тупик именно литературой. Именно она, «зовя Русь к топору», почти столетие формировала тот детонатор социально взрыва, который поднял на воздух империю.

— Я смотрел, работ о прямой связи литературы и революции — нет.

— Это значит, нам есть чем заняться. Революция — необходимая метафизическая кара лжецам и верящим им глупцам. Но оставаясь сегодня с теми же оценками и молясь на тех же лжецов, мы навлекаем на себя новые кары. Причина революции не в том, что какой-то генерал не выполнил приказ и нарушил присягу. Причина революции в состоянии душ и умов. Это явление духовного порядка, болезнь русского духа. Причины революции именно в том, что о ней мечтали целые поколения, её призывали и на неё молились, веками зовя Русь к топору. Ну, и дозвались себе на голову. Помнишь, у Иеремии? «Слушай, земля: вот, Я приведу на народ сей пагубу, плод помыслов их; ибо они слов Моих не слушали и закон Мой отвергли. Вот, Я полагаю пред народом сим преткновения, и преткнутся о них отцы и дети вместе, сосед и друг его, и погибнут…» Революция была «плодом помыслов» целых поколений, и она оказалась пагубой для них. Я напишу об этом книгу, — неожиданно закончил он.

— А не кажется тебе, — почесал за ухом Насонов, — что все эти вопросы давно потеряли актуальность? Общество от резкой критики ленинизма-сталинизма перешло к умеренной и даже восхвалению достижений социализма. Про террор говорят все меньше и меньше. Сторонники либерализма в условиях «консервативной революции» в России превратились в политических маргиналов и аутсайдеров. Исследование истории «революционной ереси» мало кому интересно: это уже вчерашний день.

— Нет, — возразил Парфианов. — Ленинизм-сталинизм и террор — это хвост дракона. Нужно исследовать их причины и генезис, а он лежит в тех глубинах, которые являются у нас «священной коровой». Но я вовсе не сторонник либерализма. Я — консерватор-христианин, и даю оценку событий не с точки зрения истории или политики, а с точки зрения морали. И меня не очень-то волнует, назовут ли меня маргиналом или аутсайдером. Я это переживу.