Читать «Книжник» онлайн - страница 103
Ольга Николаевна Михайлова
Адриан направился прямо к Иллариону, решив, что если не застанет его дома, пойдёт в церковь и там дождётся. Но увидел монаха ещё издали, — с дарами. Тот часто ходил в местный хоспис, и видимо, сейчас возвращался оттуда. Он благословил Адриана и, без слов понимая, что тот пришёл по делу, иначе дождался бы службы, сел с ним во дворе на лавке.
— Что случилось?
Книжник коротко рассказал обо всём, не скрыл ни своих мыслей, ни чувств. За это время так привык исповедоваться Иллариону, что даже удивился тому, с какой лёгкостью высказал то, что мучило. Поймал себя на том, что просто не хочет принимать то решение, которое хочет принять. Истинное, но жестокое. Или жестокое, но истинное.
— Что мне делать?
Илларион усмехнулся.
— А что сам хочешь?
— Я не знаю, чего хочу. Легче сформулировать, чего я не хочу. Не хочу ни спать с ней, ни видеть её. Когда я шёл к тебе, я вдруг подумал, что мне впору слёзно благодарить Бога не только за мои обретения, но и за потери тоже.
— Умный ты мальчик, Адриан. Ну, а что она от тебя теперь хочет? Простить тебя? Или чтобы ты простил?
— Едва ли она мыслит в этих категориях. Как и твои однокласснички. Она, похоже, хочет восстановить статус кво пятилетней давности. Но я совсем не тот. Я мог бы пожалеть её… Нет. Не то. Мне стало её жаль. Как жалеешь голодную облезлую кошку. Но ту можно накормить и даже пустить в дом, пусть ноги греет. Но это же не кошка.
— Да.
Адриан поймал взгляд Иллариона.
— Да выскажись же ты, наконец, не томи меня!
Монах рассмеялся.
— Что ты пристал, окаянный? Твои любимые католики — что говорят? — Илларион смеялся над интересом Адриана к католицизму, и не упускал случая поддеть его. — Deus impossibilia non jubet? Бог невозможного не требует. Жить с женщиной верующий может лишь венчано, ну а как ты с ней венчаться можешь, когда сам же понимаешь, что не любишь? Как лгать пред Богом? Как там у твоего любимца, Достоевского? «Натянутая на себя епитимья»? Не натягивай на себя ничего, что отторгает душа. Ты действительно разлюбил. Я ещё не слышал, чтобы любящий любимую с облезлой кошкой сравнивал.
— Но что делать-то?
— Молись о ней.
Молись о ней. Кто бы сейчас помолился о нём? Книжник пришёл домой и в тоске повалился на постель. Странно, все эти годы он так спокойно жил один, ещё и улыбался, вспоминая Канта. Но вот — явился фантом прошлого. Но этого прошлого уже не было — не было прежде всего в нём самом. Он не хотел ничего, кроме того ощущения Божественного присутствия, что поселилось теперь в его душе. Вера — любовь к Господу — вот его счастье.
Илларион сказал ему однажды, что накал веры неминуемо спадёт, благодать отойдёт от него, крылья исчезнут. Он посмотрел тогда на монаха с невыразимым ужасом. Разве Любовь Божья может оскудеть в нём? Нет. Книжник тонул и растворялся в бездонных глазах Христа. Нет, его Истина никогда не оставит его. Как можно потерять обретённое и вошедшее в тебя, ставшее тобой?
До вечера ещё было далеко, и Парфианов к четырём пошёл в храм. У порога встретил Анну Викторовну, учительницу-пенсионерку, выучившую несколько поколений горожан. Она как-то рассказала Адриану свою историю. Рано овдовев, осталась с двумя детьми, как могли, помогали брат и мать. В конце восьмидесятых ушла из школы и с братом и племянником поехала в Болгарию, челноками. О том, как мыкались по вокзалам с тюками, ночевали, где придётся, предпочитала особо не распространяться. Но вернувшись, реализовали привезённое, и тут на руках у вчерашней учительницы, которая никогда не видела зараз больше двухсот рублей, оказалась сумма астрономическая. Её сотрясло. Пришло понимание, что это… Бог… дар Божий. С тех пор она регулярно приходила в храм, отстаивала службы.