Читать «Книги в моей жизни» онлайн - страница 234

Но вернусь в тот 1913 год в Сан-Диего, где я слушал лекции Эммы Голдман о европейской драме... Неужели это было так давно? Я сам поражаюсь. Я направлялся в бордель вместе с ковбоем по имени Билл Парр из Монтаны. Мы вместе работали на фруктовом ранчо недалеко от Хула-Висты и каждую субботу приходили вечером в город - именно с этой целью. Как странно, что я сошел с прежнего пути, избрал совершенно другую дорогу и вся моя жизнь переменилась от того, что мне посчастливилось увидеть афишу, извещающую о прибытии Эммы Голдман и Бена Райтмана! Благодаря ей, Эмме, я стал читать таких драматургов, как Ведекинд123, Гауп-тман, Шницлер, Бриё, Д'Аннунцио, Стриндберг, Голсуорси, Пинеро, Ибсен, Горький, Верфель, фон Гофмансталь, Зудер-ман, Иитс, леди Грегори, Чехов, Андреев, Герман Бар, Вальтер Хазенклевер, Эрнст Толлер, Толстой и множество других. (Именно ее супруг Бен Ройтман продал мне первую книгу Ницше, которую я прочел, - "Антихрист", а также книгу Макса Штирнера "Единственный и его собственность".)

Затем, чуть позже, когда я начал ходить в Уошингтон-сквер-плейерс и в театр "Гилд", то еще больше приобщился к европейской драме, узнал таких драматургов, как братья Чапеки, Георг Кайзер, Пиранделло, лорд Дансени, Бонавенте, Сент-Джон Эрвин и познакомился с американскими авторами - такими, как Юджин О'Нил, Сидней Ховард и Элмер Раис.

Из этого периода всплывает имя одного актера, вышедшего из еврейского театра, - Якоба Бен-Ами. Как и Назимову, описать его невозможно. В течение многих лет его голос и жесты неотступно преследовали меня. Он походил на персонаж из Ветхого Завета. Вот только на какой? Мне так и не удалось уточнить его место в книге. Именно после представления с его участием в одном маленьком театре мы всей компанией заявились в венгерский ресторан, где после ухода хозяев заперли двери и до утра слушали пианиста, который играл только Скрябина. Эти два имени - Скрябин и Бен-Ами - связаны в моем уме неразрывно. Точно так же название романа Гамсуна "Мистерия" (в немецком переводе) ассоциируется у меня еще с одним евреем, писавшим на идише, которого звали Наум Иуд. Где бы и когда бы ни встречался я с Наумом Йудом, тот сразу начинал разговор об этой сумасшедшей книге Гамсуна. Сходным образом, в Париже, любой вечер, проведенный в обществе художника Ганса Райхеля, неизменно сводился к беседе об Эрнсте Толлере, которому Райхель помогал, за что и угодил при немцах в тюрьму.

Когда бы я ни думал и ни слышал о "Ченчи", где бы ни встречал имена Шиллера и Гете, а также слово Ренессанс (всегда связанное с работой Уолтера Пейтера на эту тему), мне сразу вспоминается сабвей или надземка: уцепившись за поручень или стоя в ожидании поезда на платформе, вглядываясь в грязные окна и проносящиеся мимо жалкие лачуги, я заучивал наизусть длинные отрывки из сочинений этих авторов. И мне по-прежнему кажется совершенно замечательным то, что стоит мне углубиться в лес и наткнуться на открытую полянку - золотую полянку, как моя память сразу возвращается к тем давним представлениям пьес Метерлинка: "Смерть Тентажиля", "Синяя птица", "Монна Ванна" или же опера "Пелеас и Мелисанда", декорации которой - не говоря уж о музыке - никогда не покидали моего воображения.