Читать «Карта памяти (Сборник рассказов)» онлайн - страница 20
Максим Смирнов
Артур встал и пошёл вместе с зеброй. Эта тварь снова пела:
Он проходил по тем же коридорам, что и раньше. Ничего нового — обычные больничные стены.
— А хочешь, пойдём к Лизаньке? Она будет пускать радужные пузыри, а мы ловить их языком!!
— Нет… не думаю…
— Тогда можно пойти в столовую и найти капустные кочерыжки, из них не делают пирожков. Ну почему из кочерыжек не делают пирожков? Или можно пойти в крематорий, там как раз должны кремировать одного эпилептика.
Ударило в горло током неизмеримой мощности…
— Эпилептик?
— Ну, эпилептик… и что?
— Как и что? КАК? — орал больной, приходя в ярость, но слова, почему-то не находились, а вместо них вырывался придавленный, как будто бы давно ждавший своего подходящего времени вопль.
— Тихо… раз так, то никуда мы не пойдем, — испуганно пищала зебра.
— Как не пойдём? — придя в себя, возражал Кальман и после схитрил, — а я так хотел посмотреть крематорий! Я никогда там не был, Ручей, пойдем в крематорий, ну пожалуйста!
— Если только, пожалуйста, то ладно.
Квадратный кафель серо-желтого цвета и лампа дневного освещения, несколько старых хирургических столов и печь — вот и весь крематорий.
Лампа мерцала в такт сердцу, как будто чувствовала его, или сердце билось в такт мерцания. Два. Только два стола были заняты кем-то. Они были прикрыты простынями. Теми простынями, в которых совсем недавно пряталось солнце… Казалось, что рёбра лопнут внутри, проткнув сердце и лёгкие, что он сейчас растает, точно сливочное масло, не доходя до печи, казалось, что расплавится и потечет свинцовой жижей по серо-жёлтому кафелю. Но нет, только казалось.
Вмиг, накрытых простынями мертвецов стало тысячи. Вокруг только простыни, а под ними, возможно, его синяя мертвая плоть и больше ничего. Ничего. Тошнило, и воздух стал сладковатым на вкус. Давило внутри и снаружи. Он хотел сдёрнуть простыню с одного из тел, но ноги подкосились, и больной упал, зацепив кого-то. Он лежал, на нём лежало чьё-то тело. Тело с открытыми глазами уставилось прямо на него. Рывком, отбросив эпилептика, Кальман бился в судорогах, выворачивало каждую мышцу, каждое нервное окончание сходило с ума, неуправляемость всех процессов в организме и белый свет в глазах… конец. Это конец. Настоящий конец.
Все молчат, и даже стены.
— Почему не делают пирожков с кочерыжками? — тихим шепотом пронеслось из левого полушария в правое.
Это палата на шесть человек. И он еще здесь. Правда, зебры не было.
— Сон, просто сон! — смеясь вслух, весело кричал эпилептик.
«Я всё забыл, я пил расплавленный винил», — эхом послышалось из коридора и стало страшно, мелькнула тень санитара и растаяла в тусклом свете лампочки.
Легче правда не стало.
Теперь больной страдал от бессонницы. Никто, правда, этого не знал — иначе его напичкали бы снотворными, а он так не хотел умирать.
