Читать «Караван жизни. Рубаи» онлайн - страница 16

С тех пор, как в небе появились Зухра и ясная Луна,Никто не видел ничего прекрасней чистого вина.Я удивляюсь продавцу: каким вином торгует!Но не понять ему, увы… И не его вина…

296

В руке бокал не оттого, что сердце так страдает,Не оттого, что жизнь, как ртуть, – я вижу – утекает…Пойми, что юности задор поник, остался позади,А счастье – это только сон. А сон, поверьте, тает.

297

Я от Пещеры отрекусь и от поста.Дружу с вином всю жизнь. И неспроста!Я встретил в жизни семь десятков весен!Теперь пирую! Остальное – суета.

298

Они освоили науки, этикетИ объявили: «Нам доступен свет!»Но не нашли дороги ночью темной,Лишь сказку рассказали. Нам привет.

299

Прекрасен мир идущий, не зевай!Бери свой кубок, смело наливай!Про Страшный суд не думай, не нагрянет!Проходит ночь! Скорее выпивай!

300

Я пью вино, но в пьянство не впадаю,Без выпивки, однако, я страдаю.При этом стать ослом, тебе подобным, —Самовлюбленным стать я не желаю!

301

Мне говорят: «Дружище, меньше пей!»Но рядом милая моя, я с ней!..Она прекрасней и свежей рассвета…Беру бокал. Нет повода ясней!

302

Вино – это расплавленный рубин,Сокровищница тайная – кувшин.Да, чаша – тело, а вино – душа.Сокровища сверкают из глубин…

303

Когда судьба укажет горький путь,Успей с друзьями выпить, в этом суть.Когда настанет миг покинуть мироздание —Не станет времени воды хлебнуть.

304

Забвение приносит мне вино,Врага выводит из себя оно.Что толку в трезвости? Она напоминает:Все движемся к финалу. Все одно.

305

Весна поет, сияет новый май!И ты себя весельем занимай!Про ад и рай не вспоминай, не думай.Недостоверным слухам не внимай.

Биография поэта и философа

Хайям (Гиясаддин Абу-ль-Фатх ибн Ибрахим Омар Нишапурский) – персидский поэт-философ, имеющий много поклонников в Европе и Америке, где существуют даже общества его имени.

По-видимому, он был сыном нишапурского ткача и продавца палаток и родился около первой четверти XI века, если не позже. Обстоятельства его молодости и воспитания неизвестны. Общепринят рассказ о том, как около 1034 года Хайям был школьным товарищем будущего сельджукского визиря Низама аль-Мулька и будущего основателя секты ассасинов Хасана Саббаха, как они поклялись друг другу в дружбе и как Низам аль-Мульк, достигнув визирства у Мелик-шаха, оказал обоим товарищам протекцию. Таким образом объясняется получение Хайямом должности астронома султанской обсерватории в Мерве.

Старейшая биография Хайяма свидетельствует только, что Хайям в философских науках был равен Ибн Сине (Авиценне), которого он читал даже перед смертью и «греческую науку» которого преподавал другим; он был прекрасным математиком-алгебраистом и астрономом, хорошо знал историю, филологию и мусульманское законоведение; его обществом дорожил султан Мелик-шах; у него просил научных объяснений знаменитый философ-скептик, прозванный «доказательство ислама», шейх Газзалий. Учеников Хайяма неприятно поражали только его резкость и желчность.

Свои философско-поэтические идеи Хайям облекал в форму рубаи (четверостиший), которая введена была в персидскую литературу незадолго до Хайяма и которой пользовался также Ибн Сина. По содержанию рубаи Хайяма оказываются прямым продолжением рубаи Ибн Сины, но по форме – несравненно выше: они отличаются выразительной сжатостью и художественностью, глубоким элегическим чувством, иногда метким, насмешливым остроумием. Так как во многих новейших списках попадаются рубаи, не имеющиеся в других списках, то общая совокупность их доходит до тысячи двухсот, наиболее общепринятых – около пятисот; в старейшем бодлеянском списке 1461 года их четыреста пять, но, как показано профессором Жуковским, даже в этом списке есть по меньшей мере одиннадцать рубаи, принадлежащих не Хайяму. Интерполяции объясняются тем, что диван Хайяма, преследуемый мусульманским духовенством, мог переписываться только тайно, и открытая критика текста была невозможна.