Читать «Как мы пишем. Писатели о литературе, о времени, о себе» онлайн - страница 313
Коллектив авторов
Или это:
Битву на Куликовом поле мы проходили еще в младших классах, но о «галицийских кровавых полях» я понятия не имел. «Мотор» для меня был просто мотор, я не сумел бы объяснить, почему, будучи «тихим, как сова», то есть находясь в нерабочем состоянии, он летает и брызжет огнями, однако все это было совершенно не важно. Лишь много позже я узнал о том, что почувствовал уже тогда, – поэзия не обязательно должна быть понятной, чтобы быть понятой.
У нас дома был томик Блока из довоенной «Библиотеки поэта». Моя мама, Галина Владимировна Шеншева, в 1943 году после мединститута уезжая на фронт, взяла его с собой и, что самое удивительное, привезла обратно. Студентом я подарил его одной девушке, с которой у меня был роман. Любимый поэт как обладающая чудесной силой святыня призван был скрепить нашу любовь, но через два месяца любовь ушла, а вместе с ней меня покинул и мамин Блок. Впрочем, многие стихи из этой маленькой синей книжечки я к тому времени знал наизусть.
В 1950 году, когда мне было два года, мама вышла замуж за Абрама Давидовича Юзефовича, усыновившего меня и заменившего мне отца. Он всю жизнь проработал на старинном, основанном еще в середине XIX века Мотовилихинском пушечном заводе в Перми, куда попал после института, был начальником ствольного цеха, главным технологом. В заводском поселке Мотовилиха на окраине города прошла первая половина моей жизни. Когда мы с мамой приехали из Москвы к моему будущему отчиму, в его комнате в общежитии было, по словам мамы, одиннадцать книг – десять томов «Энциклопедии машиностроения» и «Война и мир» в одном большеформатном томе. К стихам отчим был равнодушен, но поэтическое отношение к миру ему было очень даже свойственно. На пенсии он заинтересовался китами и горячо одобрял международные конвенции по их защите. Незадолго до его смерти я сказал ему: «Папа, тебе не о чем в жизни жалеть. По-моему, твоя совесть должна быть чиста». Он ответил: «Ошибаешься. Я делал гарпунные пушки для китобойной флотилии „Слава“».
Мама стихи и любила, и сама их писала. В зрелом возрасте – только юмористические. Вообще она отличалась веселым нравом и легкомыслием. Последнее отчасти передалось мне и не раз выручало меня в таких ситуациях, где благоразумие вряд ли бы помогло. На вопрос, страшно ли ей было на войне, мама отвечала, что нисколько, потому что их медсанбат находился в абсолютно безопасном месте – мины до них не долетали, а снаряды через них перелетали. Однажды они с начальником должны были идти по минному полю, и начальник галантно пропустил ее вперед, как если бы они входили в театр. Мама засмеялась и пошла.
По легкомыслию она вела на фронте дневник, хотя краем уха слышала, что за это можно угодить под трибунал. Сейчас ее дневник хранится у меня дома. Никаких важных мыслей и наблюдений, ради которых стоило бы так рисковать, он не содержит. Девичьи излияния перемежаются проклятьями фашистам, описания природы – собственными мамиными стихами. Одно из них написано в апреле 1945 года, под Кёнигсбергом:
