Читать «Казнь. Генрих VIII» онлайн - страница 86

Напрасны усилия, жертвы напрасны, напрасны лишения, пока всё это есть на грешной земле, и уж если почуялся запах приобретения, так удержатся слишком немногие...

Кто?..

Может быть, философы, глубоко просвещённые люди...

Может быть, ещё люди истинной веры, постники, молельщики, аскеты...

Видимо, всё...

Из чего следует, что прольётся кровь...

Малая или большая...

Одинаково кровь...

Но ведь это вывела его рука:

«Напротив, отнять что-нибудь у себя самого, чтобы придать другим, есть исключительная обязанность человеколюбия и благожелательности; эта обязанность никогда не уносит нашей выгоды в такой мере, в какой возвращает её. Подобная выгода возвращается взаимностью благодеяний, и самое сознание благодеяния и воспоминание о любви и расположении тех, кому ты оказал добро, приносят больше удовольствия душе твоей, чем то телесное наслаждение, от которого ты воздержался...»

Мыслитель не в радость себе это всё написал, как оборачивалось теперь, но сделал это, ибо именно так нам заповедал Христос...

Душой не кривил: слова Христа в его глазах были истиной, и уже кое-что возвратилось ему на суде свидетельством тех, в чьих делах следовал единственно справедливости, а не подлой, низменной выгоде.

И потому следовало повиноваться не королю, требовавшему присяги на верность одной принцессе в ущерб другой, а тому, что принял за непреложную истину.

И обернулся к сосредоточенно-грустному, бледному зятю, который вызвался к нему в провожатые:

— Сын мой, хвала Господу, сражение выиграно.

Зять встрепенулся, по-своему понимая его, и откликнулся громко, так что эхо откликнулось от высокого правого берега:

— Я очень этому рад!

Тем временем поравнялись с Вестминстером. Здесь лодка направилась наискось, срезая большую дугу, которой выгнулась строптивая Темза.

Несмотря на то, что их на стремнине подхватило и погнало сильней, гребцы дружнее налегали на вёсла, точно тоже поверив в победу, и сердитые рыжеватые волны громче заплескались о борт.

Наконец вышли на берег.

Ламбетский дворец стоял перед ним, знакомый, милый сердцу дворец, где прошла его юность.

Спокойно и твёрдо прошёл, одинокий, никем не встреченный, не сопровождённый, высокими залами.

С тех давних пор светлой юности ничто не изменилось в этих молчаливых, укрывших многие тайны покоях.

Только хозяин их был уж не тот.

Того хозяина, которого он уважал и любил, унесла река времени в вечность и вынесла на его место другого. Так неизбежно унесёт она и его, но прежде, чем это приключится, должен донести свой крест до конца, по примеру высокого своего покровителя, воспитавшего и наставившего его.