Читать «Казнь. Генрих VIII» онлайн - страница 198

Отодвинувшись со своим табуретом назад, барабаня пальцами по крышке стола, поглядывая полуприкрытыми хитрыми глазками в карты соседа, курьер насмешливо бросил, искажая латынь:

— Фалернского одни собаки не пьют.

Поспешно сбрасывая туза, точно не знал, что делать с ним, улыбаясь беззлобно, мельник спросил:

— Отчего ж ты не пьёшь?

Швырнув карты, ударив кулаком по столу так, что подпрыгнули кружки, рявкнул на весь трактир:

— А, ты опять!

Мельник на мгновенье застыл, расширил глаза и задумчиво почесал в бороде:

— Вот те на! Как же он подвернулся?

Колет поднялся. Он вышел за ним, оставив не тронутым эль. Дождь прекратился. Сквозь редевшие тучи бледнело пятно, собираясь, должно быть, когда-нибудь сделаться солнцем. Становилось теплей. Джон подержал ему стремя и, как только он поднялся в седло, двинулся рядом, негромко сказав:

— Я тебе рад.

Мор сел несколько боком, так, чтобы по возможности наклониться к нему, и сообщил:

— А я за тобой.

Вскинув голову, пристально глядя на него снизу вверх из-под своего капюшона, похлопывая его по колену, Колет дружелюбно ответил:

— Лучше бы ты отдохнул здесь со мной. На тебе лица нет.

Возразил улыбаясь:

— Лицо ещё, кажется, есть, а времени нет.

Друзья поворотили в дубовую рощу. Густо запахло грибами и сыростью старого леса. С широких изрезанных листьев, неторопливо стекая, падали крупные капли и тяжело ударялись о чёрную землю. Колет говорил, оглядываясь по сторонам:

— Не думай, что бежать от толпы, стараться не видеть эти прекрасные вещи, а запираться в монастыри или укрываться в скиту — это есть самый верный путь к совершенству.

Вдыхая влажный густой чистый воздух, не стал возражать, а только заметил:

— Нынче, брат, не запрёшься в монастыре от толпы.

Стянув капюшон, отбросив назад, друг возразил, широко улыбаясь:

— Ты не запрёшься, ты меня не прочь запереть. Разве ты твёрдо веришь, будто Господу более угоден одинокий, бездейственный Павел, хоть и святой, чем трудолюбивый Адам, изгнанный из Эдема именно для того, чтобы хлеб свой добывал в поте лица, а не снимал барыши с пота других?

Ответил, увёртываясь, вовремя пригибаясь под нависшими ветками:

— Не верю, потому и приехал.

Отстав от него, подпрыгнув легко, пригнувши высокий орешник, догнав его быстрым шагом, протягивая полные пригоршни спелых орехов, дары щедрой земли, Колет протестовал с весёлым лицом:

— Здесь я целыми днями в трудах.

Оставив поводья на луке седла, перебирая бархатистые гроздья, улыбнулся:

— Это я видел.

Раскрывая крепкими пальцами зелёную сумку, с хрустом разгрызая орех, старательно выбирая из скорлупок ядро, Джон полушутливо рассказывал:

— Я встаю очень рано, до петухов, провожу утро в лесу, читаю Данте, Петрарку, Овидия или Тибулла. Ручей журчит. Птицы поют. Я узнаю о тех горестях, какие переживали великие люди в прежние времена, о привязанностях, которые были у них, и думаю о своих. После обеда иногда заглядываю в трактир. Мне любопытно выспрашивать у проходящих о том, что делается в разных краях. Благодаря их рассказам я наблюдаю разные вещи и узнаю людские фантазии.