Читать «Кавафис. Историческое и эротическое» онлайн - страница 2

Элиот, должно быть, ведал о подобных мгновениях, составляющих вселенную Кавафиса: «Дикая смелость гибельного мгновения!» Но ведь он не сдался, не погиб! Он стал англичанином. В то же время Элиот близок к Кавафису своим осознанием непринятого выбора, кажущегося даже более настоящим, чем принятый:

...Шаги откликаются в памяти До непройденного поворота К двери в розовый сад, К неоткрытой двери.

Большинство критиков разделяет стихотворения Кавафиса на «эротические» и «исторические», или, как заметил Рекс Уорнер в своем предисловии: «Источники его вдохновения содержатся в истоках древней истории и в том, что для многих является скандальными любовными связями». Их общие элементы не только в темах «декадентства», но и в интересе к действию, как и к бездействию, которые равно приводят к неудаче, но сами по себе независимы от результата. Кавафис лишает исторические события их морализирующих последствий, таким образом видя чистоту в том, где общество усмотрело аморальность или позорную неудачу. Он обладает видением исторического прошлого, но отказывается применять «историческую оценку», которая судит действия строго по удачам и неудачам. Он бы не согласился со строками «и История побежденному может сказать Увы, / но не сможет простить». Он приветствует побежденных столь же пылко, сколько Е. М. Форстер приветствовал демократию.

Именно это является связью между историческими и эротическими стихотворениями Кавафиса. Обе категории повествуют о точке, где мечта пересекается с действием, которое Кавафиса освобождает от уз вины и судит в «чистом» контексте, не обремененном будущим. Таким предстает стихотворение «Король Клавдий», написанное на тему «Гамлета», о котором Эдмунд Кили и Георгос Савидис пишут в предисловии к «Страстям и древним дням» как о «выходящем за рамки обычного мира Кавафиса». Чисто как сюжет — возможно. Однако отношение Кавафиса к Клавдию одновременно и изобретательно, и типично. Изобретательно, если применять позицию Эдмунда Вильсона по отношению к «Повороту винта», — что именно гувернантка содержит все зло, а дети на самом деле невинны. Персонаж Гамлета для Кавафиса является тем, чем гувернантка для Вильсона. «Дело» Гамлета против Клавдия целиком опирается на «улики», взятые из его собственной головы и исходящие лишь из галлюцинации, то есть от призрака. Клавдий же на самом деле был добрым, достойным королем, любимым своим народом, и единственный человек, который мог быть согласен с доводами Гамлета, был Фортинбрас, лицо вполне заинтересованное.

Тем не менее, изложенное выше не объясняет, почему «Король Клавдий» обладает особенными качествами поэзии Кавафиса. Он ими наделен, с моей точки зрения, потому, что Кавафис лишает Клавдия «будущего», навязанного ему Гамлетом, и позволяет нам понять его в стороне от самого себя, до того, как роковой выбор был за него сделан. В подобном свете, до каких-либо последствий исторического действия, Клавдий предстает добродушным и любимым королем.