Читать «К истории русского футуризма» онлайн - страница 3

В неожиданном повороте Крученых к исследованию собственной творческой генеалогии и генеалогии футуризма – особенно по контрасту с вызывающим началом автобиографии, написанной лишь четырьмя годами ранее, где футурист заявляет, что родители у него были, «как ни странно», – проявилась новая, несовместимая с ранними принципами, концепция, свидетельствующая о новом творческом самосознании. В этой попытке взглянуть на все движение в исторической перспективе, его позиция, пожалуй, как нельзя ближе подходит к позиции Пастернака, выраженной им в «Охранной грамоте»: а именно – идее «футуризма, совмещенного с историей». Не случайно эта же тема литературной исторической памяти – но уже в поэтической, метафорической форме – варьируется в цикле стихов Крученых 1940-х гг., посвященных Пастернаку. С другой стороны, в попытке Крученых утвердить единство и прямую преемственность футуристического движения от «Пощечины общественному вкусу» до Лефа можно видеть начало романтической «мифологизации» футуризма, создания «пантеона» его героев. (Впрочем, первым опытом создания своеобразного будетлянского «эпоса», «мифа» следовало бы считать его неизданную пьесу «Глы-глы», героями которой являлись Хлебников, Малевич, Маяковский, Матюшин, Розанова.) Закономерно, что одним из обновленных футуризмом генеалогических звеньев Ырученых называет традицию романтизма, в частности, русского поэтического романтизма Гоголя и Пушкина. Если прибегнуть к формуле Бахтина, то «биографическое ценностное сознание» Крученых в его воспоминаниях следует несомненно отнести к «авантюрно-героическому» типу.

В отличие от «Автобиографии дичайшего» (1928), Крученых на этот раз избегает открытой автобиографичности – постоянно как бы «соскальзывая» в тень, пряча свое присутствие на второй план. Он уже не пытается подчеркнуть свою роль в качестве лидера поэтической школы, как делал это в автобиографии и даже ранее, например, в записях конца 1910-х гг.: