Читать «Избранные (Повести и рассказы)» онлайн - страница 317
Валерий Георгиевич Попов
По коридору со старыми гравюрами на стенах я вошел в кухню, совершенно в другом стиле: тяжелые деревенские шкафы, такие ж столы, стулья. Надин Оболенская, наша подруга и хозяйка, в мешковатом длинном пиджаке, стоя допивала кофе — тут у них все по секундам.
— Где вы будете завтракать — во дворике или во дворе? На всякий пожарный накрыла и там и там. Ну, все — я помчалась! — она чмокнула меня в щеку и действительно помчалась. Надин часто ездила в Россию и очень гордилась знанием русского.
Засипел, заводясь, ее «крайслер», и звук, и без того тихий, удалился. Я вернулся в спальню — покрывало было откинуто, Ляли не было. Я метнулся назад, распахнул дверь в ванную. Ляля, стоя перед зеркалом, повернулась ко мне. Мы посмотрели друг на друга, потом потерлись скулами, перемазывая излишки крема с ее лица на мое. Не было сказано ни слова, но молчаливый этот контакт стоил любого разговора. Чтобы не расплескать счастья (даже слезы щипнули в глазах), я закрыл дверь и пошел громыхать на кухню. Потом мы с Лялей перебрались во двор (был еще и внутренний дворик, куда выходили окна кухни и спальни, но мы выбрали двор), отделенный от улицы старинной решеткой и зарослями бугенвиля и роз. На круглом белом столике лежали изогнутые круассаны, дымился кофе, фрукты словно старались навсегда насытить наши глаза и ноздри красками и запахами. От мокрой земли, начинающей согреваться, тоже струился дымок. Мы откинулись в плетеных креслах, щурясь на проникающее через заросли солнце, неторопливо наслаждаясь сперва лишь ароматами. Единственное, что тревожило — и одновременно наполняло нас дополнительным блаженством, — это непонятное отсутствие Моти.
— Вообще-то он ночевал? — спросил я.
Ляля пожала плечами, и ее полное равнодушие наполнило меня дополнительным счастьем.
Проснуться в Париже! Мы понимали, что без Моти здесь бы не оказались: и Надин — его ближайшая подруга, а потом уже наша, и вообще. Без благодушного и практически бескорыстного Моти это было невозможно. Он не зря тогда кричал: «Свобода! Свобода!» — это оказалась свобода, словно бы им самим под себя скроенная. Он откуда-то знал, что с этой свободой открывается, а что нет, куда идти, а куда — не стоит; что сроки виз теперь удлинились (или укоротились, точно не знаю, спросите у него)... и все-таки главное — он совершенно точно знал, что теперь можно. Во всяком случае, со словами «свобода» он сразу гневно вскричал, что нам необходимо в Париж, — и все оказалось просто: все нужные чиновники радостно согласились, мгновенно появились необходимые разрешения, штампы, деньги. Повторяю — словно он эту «свободу» кроил на себя — прямо как влитая! Да, такой расклад: о пламенных революционерах нужно писать обязательно в Париже — только там можно узнать всю правду! Неглупо. Нам повезло в дружбе с ним, да и ему тоже; он понимал, что ничего путного без нас не сделает. Завтракаем в Париже, в саду; и любовь уже спокойна, все бури позади. Так, во всяком случае, мне казалось в те солнечные секунды.