Читать «Избранные (Повести и рассказы)» онлайн - страница 300

Валерий Георгиевич Попов

«Нил чинил точило, но ничего у Нила не получилось. Нил налил чернил. Нил пил чернила и мрачнел. Из чулана выскочила пчела и прикончила Нила. Нил гнил. Пчелу пучило. Вечерело».

Ну, где пчела? Не Ева же это?

— Может, спустимся в холл?

Ева вдруг прижалась ко мне, словно прощаясь. Видимо, так и не узнаем, было у нас это или нет!

— Но я обещаю, обещаю — все будет достойно, — голос Евы дрожал. — Иначе я раздену с себя все звания и должности и уеду в деревню!

Я бы не стал называть деревней тот славный городок, где у Евы с мужем наследственный замок. Но утверждать, что волнение Евы не настоящее, потому что она богата и все имеет, — тоже подловато. Это у нас, когда человек все имеет, волнения заканчиваются, а у них — наоборот, только начинаются. Я бы ей памятник поставил и назвал его: Добросовестность. Может, не так уж и лестно для бабы с таким названием памятник иметь... но как бы я обозначил памятники другим моим музам? Лучше умолчим.

Ева, судя по отчаянности в глазах, решила единственным меня утешить, что ей доступно.

— Ева? Ты что? Я не умер еще, реанимировать таким способом меня не надо!

Ева благодарно глянула на меня, поправила свои аксессуары.

— Что? Не хочешь?

— Хочу, но не могу.

Через минуту в нижнем холле, с бокалами в руках, мы принимали участие в «параде умов». Первым к нам Огородцев подошел, интеллигентно-седой, из недавно окончательно увядшей «интеллектуальной» поросли. Единственный, собственно, росток, зато все соки в себя всосавший и выросший на них до небывалых размеров: примерно как растение хрен размером с небоскреб; вместо всего огорода — он один. Хрен на завтрак, хрен на обед.

Но так иностранцам удобно: один — зато все знают. А огород городить... Зачем? Один, зато ядреный. Он и сам «прополку» неслабую провел, чтобы соки от него не сосали. Теперь и его, глядишь, выдернуть могут, если за что-то не зацепится. Огородцев зацепился: примкнул к фекалистам, которые с его приходом в силу вошли, — я имею в виду в силу там, на чужбине. Вон, во всем черном, главный фекалист Солох лениво кому-то дает интервью. Раньше, когда я его знал молодым, фекальные моменты робко в его творчестве мелькали — не чаще, чем в обыденной жизни; но он чутко схватил, чем можно Запад потрясти, — и узко специализировался. И тоже — вырос до гипертрофированных размеров в этой своей квалификации. Что делать? Правильно говорят: определиться — значит ограничиться. Фекалисты теперь известны, я бы сказал, широко известны, а точнее, наверное, сказать, что узко. За Солохом и другие пошли, но тем уже меньше перепало. Надо признать, что Солох добродушный мужик: не уничтожал своих последователей, не то что Огородцев. Правда, интеллектуалистов не так много и было: две башки всего Огородцеву пришлось отвернуть. Оно и понятно: интеллектуалистом гораздо сложнее стать, нежели фекалистом. Ладно, хватит придираться.

На столах, вдоль стены, такая закусочка стояла, что зашибись! Одной рыбы: красная и белая — это примитив, еще и желтая, темно-синяя, светло-фиолетовая... Не едали? Не тем пошли путем!