Читать «Избранники народные» онлайн - страница 32

— Не догоняю.

— Да посрамит небо всех тех, кто берется управлять народами, не имея в виду истинного блага государства… Как про меня сказано! Где у тебя иконы, господин пенсионер?

Я показал. Он стал перед образами на колени и отчетливо, вдохновенно перекрестился. Что-то прошептал, но явно не молитву. Он всегда говорил с Богом своими словами.

Я сделал Фефилову его любимый бутерброд с горчицей, выстлал по нему полоски промороженного блескучего сала.

— Не убивайся, Иваныч. Если изберешься, ты все равно народами управлять не будешь. В лучшем случае родина доверит тебе поднимать руку при утверждении областного бюджета.

— А я бы мог даже свой "Наказ" написать… Не веришь? — обернулся и глубинно вздохнул Анатолий Иванович. — Может быть, не хилее екатерининского…

— Тогда оставь свои пораженческие настроения и смело иди в народ! — призвал я соседа едва ли не как Минин Пожарского. — Ты же прямой потомок первородного депутата! Тем и завершаю свою работу над твоим генеалогическим древом.

— Гинекологическим?

— Не дуркуй. Плакаты отпечатаем с профилем Ефима Фефилова, а также присовокупим в один ряд фабриканта-купца Савостьянова, дворянина Титова и тебя. Будьте любезны, это сработает.

— Я нечто подобное когда-то видел…

— На заре туманной юности. Рядком вдохновенные лики Ленина, Сталина, Маркса и Энгельса.

— Давай лучше коньяк истреблять. А я тебе под него песню свою любимую затяну…

Анатолий Иванович почти лег головой на свои колени, глухо запел куда-то вниз между ног — в пол, одним словом:

Средь сыпучих песков затерялась Небольшая десантная часть, Горе горькое по свету шлялось И решило на землю упасть. Там на взлетке случилось несчастье, Вам такого не видеть вовек: На подъеме машина взорвалась, Погубив больше ста человек. В самолете солдаты-десантники Совершали свой первый прыжок, И горели ребята, как факелы, Загораясь, как красный флажок. На десятой площадке под плитами Обгоревшие парни лежат, Горем горьким над ними, убитыми, Тополя молодые шуршат…

Фефилов-Пушкин невидяще поглядел на меня:

— Сбегай еще в "Метро", мой дорогой пенсионер. Братан… Этой дозой я сегодня явно не обойдусь. Что-то оченно желается "Наполеончиком" себя побаловать. Накануне личного Ватерлоо…

Когда я вернулся из гипермаркета, Анатолия Ивановича не было. Он уехал в избирком сдавать свое удостоверение кандидата в депутаты.

Через два дня Фефилов закодировался, и они с Ритулей на целый месяц укатили к его матери, Прасковье Прохоровне, в деревню, в Ушаковку, что на речушке Малореченке, которая по утрам до восхода дымится ключами синеватого быстрого тумана, собирающегося вверху в многоярусные тяжелые пласты.

Возвратился он другим человеком: как-никак каждый день хватко рубил дрова, азартно колол уголь, ловко выуживал ведром живую, яркую воду со слюдяным ледком из глубокого бревенчатого колодца, а ко всему материнские пироги с земляникой и клюквой, домашние яйца с солнечными желтками, плотное от жирности, сладкое козье молоко с легким ароматом душицы и свойский с разнотравья мед, который иначе как боярским бархатным и не назовешь. Сказались также бодрые густые квасы Прасковьи Прохоровны с мятой, малиновым и смородиновым листом да убойным хреном, а также греющая колдовским теплом кровь черная редька и мордатые, по-бабьи румяные яблоки, раскрасившие осенний сад алыми мазками. И пивал в Ушаковке бывший кандидат в депутаты. Пивал без ограничений, кружками. Теплую пряную кровушку свежезабитых хавроний и хряков.