Читать «Идентичность: юность и кризис» онлайн - страница 42

Однако когда-то именно отец и те, кто играл его роль, бессознательно (особенно рассказывая о подвигах времен Первой мировой войны) способствовали формированию у мальчика военного идеала - составного элемента групповой идентичности многих европейцев, а для немцев имеющего особое значение: принадлежности к малочисленной группе этнически чистых немцев-профессионалов. Как историческое средоточие многих более частных идентификаций, идентичность военных продолжает по-прежнему доминировать даже у тех, в ком в результате политических событий она не успела сформироваться.

(Есть более тонкие способы заставить детей считать образцами добра и зла исторических персонажей или живых людей - мелкие проявления эмоций, например любви, гордости, гнева, вины, тревоги, сексуальной напряженности. Именно эти проявления, а не просто слова, или стоящее за ними значение, или философия дают ребенку понятие о том, что в этом мире действительно значимо, то есть о переменных величинах группового пространства-времени и о жизненной перспективе. Столь же трудноуловимы охватывающие семью мелкие социоэкономиче-ские и культурные страхи, вызывающие регрессию индивидов к инфантильному искуплению, возврат к примитивным этическим установкам. Когда такие страхи функционально и во времени совпадают с одним из психосексуальных кризисов ребенка, они играют важную роль в "выборе" симптомов, ибо в любом неврозе проявляются и общие страхи, и личная тревога, и соматическая напряженность^ Но это значит, как и в приведенном выше примере, что какой-нибудь {симптом может сочетать в себе индивидуальную и историческую регрессию^В результате в нашей культуре, один из элементом которой - комплекс вины, случаются не только индивидуальные регрессии к раннему чувству вины и стремлению искупить ее, но и реакционный возврат к содержанию и форме исторически более ранних и жестких принципов поведения. Когда со-

64

циальный и экономический статус группы в опасности, имплицитные этические установки приобретают более ограниченный, магический, более замкнутый и нетерпимый характер, внешняя опасность как бы кажется идущей из-нутриГ С медицинской точки зрения важно понять еще одно:" то, что наши пациенты настойчиво описывают как среду своего детства, часто является уплотнением нескольких отдельных периодов, в которых слишком много одновременных перемен имело следствием паническую атмосферу, "заряженную" различными противоречивыми аффектами^

В случае с пятилетним мальчиком, у которого начались приступы судорог после того, как он несколько раз стал свидетелем насилия и внезапной смерти, восприятие им самой идеи насилия объясняется историей его семьи. Его отец был восточноевропейским евреем, которого "мягкие", кроткие родители привезли в пятилетнем возрасте в Нью-Йорк, Ист-Сайд, где выжить можно было, лишь восприняв элементы идентичности парня, который бьет первым. Этот образ отец старательно внедрял в незрелую идентичность нашего маленького пациента, не скрывая, чего это стоило ему самому. Добившись умеренного достатка, отец открыл магазин на главной улице маленького североамериканского городка, поселившись в районе, где необходимость в жестком поведении отпала. Он уговорами и угрозами попытался внушить своему уже дерзкому и любопытному сынишке, что сын лавочника должен учтиво обращаться с неевреями. Эта переоценка элементов идентичности произошла в тот момент, когда мальчик переживал фалло-локомоторную стадию развития и нуждался в четкой линии поведения и в новых возможностях самовыражения. Кстати, он находился в том самом возрасте, в котором его отец стал жертвой миграции. Семейные страхи ("Будем учтивы, а то у нас перестанут покупать"), тревога мальчика ("Как мне быть учтивым, если я должен вести себя жестко, чтобы быть в безопасности?"), проблема Эдипова комплекса: (йеренос агрессии с отца на посторонних, и соматическое напряжение, вызванное безадресным гневом, - все это сплелось в один клубок и вызвало короткое замыкание. Наступила эпилептическая реакция, поскольку одновременные перемены в организме,