Читать «Ибн Баттута (жзл-)» онлайн - страница 112

Игорь Тимофеев

Внизу, увязая в наезженных тысячами колее глубоких колеях, медленно движется длинный обоз. В голове запряженная шестеркой лошадей крытая повозка; ослепительно сверкает, переливаясь на солнце, ее высокий арча-тый купол, щедро инкрустированный драгоценными камнями.

Кони, тянущие повозку, покрыты шелковыми, прошитыми золотом покрывалами; на одном из них дремлет, зажав под мышкой длинное кнутовище, юноша-возница в ладном букорановом кафтане.

Один за другим тянутся по дороге царские обозы — жены Узбек-хана, разъезжаясь в разные стороны, разбивают свои палаточные городки.

Хатуни сидят в кибитках на мягких подушках; рядом, как предписано церемониалом, придворные дамы. По правую руку главная советница — улу-хатунь в шелковой накидке с украшенными золотом и драгоценными камнями краями, слева горничная — куджук-хатунь.

Перед хатунью стоят шесть луноликих юных невольниц в платьях из позлащенного шелка и еще десятъ-пятнадцать румииских или индийских юношей с золотыми или серебряными булавами в руках.

На голове у хатуни высокий головной убор, который Ибн Баттута называет «бугтак»: «нечто наподобие миниатюрной короны, украшенной драгоценными камнями и павлиньими перьями…»

Последней из четырех ханских жен следует Уруджа, дочь великого эмира Исабека, влиятельнейшего вельможи при дворе Узбек-хана.

«Она увидела на вершине холма мой шатер, — пишет Ибн Баттута, — и перед ним флажок — знак путника, и послала мальчиков и рабынь поприветствовать меня. Пока они передавали мне ее приветствия, она стояла в стороне, ожидая их. Я послал ей подарок, она поцеловала его и передала распоряжение, чтобы я разбил свой шатер по соседству с ее юртом…»

Наконец на дороге появился султанский обоз, состоявший из нескольких сотен повозок, запряженных лошадьми, буйволами и верблюдами.

Формирование огромного палаточного города завершилось.

Пришла пора аудиенций.

Солнце с каждым днем все злее, обязанность поститься от зари до заката одинаково немилосердна для всех кто исповедует веру пророка. Для тех же, кто произнес символ веры нечаянно, из желания угодить набожному хану, рамадан тягостен вдвойне. Дневные молитвы под открытым небом представляются им пыткой, наказанием за грехи, совершенные ими или, может быть, их отцами, прогневившими войлочных языческих божков. Невежественные нойоны покорно исполняют предписываемые исламом ракаты, но, отмолившись, спешат к своим идолам из войлока или шелка, что стоят у дверей ставки или на повозках, и щедро окропляют их молоком. Всякий раз, по свидетельству побывавшего в Золотой Орде францисканского монаха Плано Карпини, они подносят им часть кушаний и питья. «Убивая зверя, они подносят на блюде его сердце идолу, который находится на повозке, оставляют до утра, а потом варят и едят».

«Сверх того, — утверждает францисканец, — они поклоняются солнцу, луне и огню, а также воде и земле, посвящая им начатки пищи и питья утром раньше, чем станут есть или пить».