Читать «Знание-сила, 1997 № 08 (842)» онлайн - страница 103

Далее становится очевидно — эскалация заданий предпринимается с единственной целью: погубить на все идущего слугу. Средство полностью вытесняет цель. Игры подобного рода очень живучи и в политике, и в уголовном мире.

Шеф опасается чрезвычайно способного и везучего подчиненного, пусть и преданного ему, чувствуя (или убедив себя), что тот может занять его место: психологические отношения осложняются. В сказке Ершова на слугу доносят, его терроризируют, обыскивают, он запирается, лжет в глаза; череда обвинений и «прощений» ошарашивает. Наконец, когда главное сокровище добыто, драматическое напряжение возрастает, следуют заключительные манипулятор- ские заговоры, где у каждого своя надежда,— и финальная «разборка».

В реальности редко кому так везло, как повезло в этой сказке слуге. Скорей бывало наоборот. Солдат обретал себя лишь на пути домой; встречаются показательные названия: «Беглый солдат». Связь с властями для подданного, с господином для слуги становится невмоготу. И тогда актуализуется сценарий разбойника.

Многие считают, что в русском мире два полюса — царь и вор, власть и разбойник, который в народном сознании определенно может выступать как положительный герой (Дубровский), прожженный ловкач (Ванька-Каин), заступник за голь перекатную и «древлеотческую веру» (Разин), претендент на престол (Самозванец, Пугачев). Нити дотянулись до XX века.

Популярность разбойничьего сюжета не страдает, но выигрывает от того, что герой чаще всего гибнет, как в лермонтовской «Песне о купце Калашникове». Погиб за правду. Умер, но свое взял... «Успех» в таком сценарии достигается через смерть, ценой жизни. И многозначительная близость сценария разбойника сценарию мстителя, мученика, подвижника настораживает и заставляет задуматься.

Богатырский идеал, без сомнения, давно претерпел инверсию. Но инверсию претерпел и христианский идеал. В «Песне о Соколе» Горького два сценария, один из них самоубийственный (в подтексте — революционный). Ему придан героический ореол. В советское время чудовищное число людей признало его своим — привлекала «красота» подвига, «безумство храбрых», нарушение старых запретов в духе анархической вольницы.

У России — историко-географические и политические корни глубокого неравнодушия к теме разбойничества. От деспотизма господ бежали в необозримые просторы, «на волю». Но вместе с тем убегали от цивилизации и ее норм. С Царем ассоциировали столицу; фигура, враждебная царю, нередко находила сочувствие, вызывала симпатию и получала помощь и поддержку со стороны провинции.