Читать «Знание - сила, 1998 № 05(851)» онлайн - страница 50
Журнал «Знание-сила»
С дивинца этой сопки, откуда «дивились», то есть смотрели за округой ладожские сторожа, открывается на север вид до Велсши и Любши. А с Любши хорошо видны сопки Горчаковщины, последние из волховских погребальных насыпей. За ними во времена Рюрика и Олега была лишь болотистая пойма Ладожского озера.
Сопки и курганы обступали Ладогу со всех четырех сторон, но именно с севера исходила наибольшая для города опасность. Потому так тщательно и построена эта цепочка: Горчаковщина — Любша — «Олегова могила» — крепость. Таков путь «зримого телеграфа» ладожских сторожей. Изыми сопку Ходаковского, и город, как без глаз.
... Ветер гнал волну с Ладожского озера, и директор музея Людмила Губчевская обмолвилась, дескать, Волхов идет назад, а это плохая примета...
— Ну ясно, плохая, — отозвался за спиной мой сын, тогда еще школьник, — ветер в паруса иаходников!
Устремившаяся к своему истоку река — зрелище страшное. Это как сворачивающийся на глазах Иоанна Богослова свиток небес, как «вывернутое наизнанку» и текущее вспять время автора «Слова о полку Игоревен. Это крушение миропорядка. Это, наконец — «ветер в паруса находников».
Но если вся наша жизнь проходит в координатах этой метафоры, куда же нам положить объявившегося в Ладоге через тридцать три года и внезапно скончавшегося Олега, как нс в основание первой из трех станций ладожского «зримого телеграфа»?
Что-то подобное мы знаем по Петербургу. Доменико Трезинитак прорубил просеку Большого проспекта Васильевского острова, чтобы одним концом мысленное ее продолжение выходило на Трубецкой бастион Петропавловской крепости, а другой конец упирался в Костыльную заставу на берегу Финского залива. Когда шведы появлялись в акватории, на «костыле» взвивался флаг. Дозорные его видели прямо с бастиона.
Народная молва не сберегла предания о том, в какой из сопок лежит Вещий Олег. Разорение Новгорода и Ладоги московскими князьями, потом опричнина и наконец польская интервенция — все это разрушило хрупкую мозаику ладожского мифа. Вот один из здешних сюжетов.
Ни Новгород, ни Ладога не знали лаптей. Тут ходили в кожаной, мы бы сказали фирменной, обуви. Но когда археологи раскрыли мастерскую средневекового сапожника, то в самом верхнем ее слое обнаружили пару стоптанных московских лапоточков.
Оккупант переобулся прямо в мастерской.
И мастерской не стало.
По Писцовой книге 1568 года, в Ладоге сто двенадцать тягловых, то есть платящих в казну подати дворов. Живут в них рыбаки и рыботорговцы, хлебники и калачники, портные, сапожники, кузнецы и горшечники. Есть даже портомои (прачки мужского пола, ибо на Севере стирка дело тяжелое, а зимой и вовсе неженское). Зарабатывают на жизнь — и себе, и государству! — щепетинники. Это те, кто изготовляет дранку для кровли, рубит гонт и лемех для куполов церквей, а из тончайшей осиновой стружки свивает цветы на Вербное воскресенье и Пасху. Исправно платят налоги два гусельника и один скоморох.
А через четыре года, в 1572, тягловых дворов лишь около тридцати. Это в 1570 и 1571 погуляли опричники Ивана Грозного.
