Читать «Знак вопроса, 2003 № 03» онлайн - страница 145

Когда красота увлекает людей, считают романтики, и увлекает их в единое целое, люди устанавливают порядок в отношениях друг с другом, и, как правило, из всего упорядочиваемого слагается строй благонравия и благопристойности, в свете красоты складывается кодекс пристойного, подобающего. Красота — это та великая владычица, когда укрощены безумные инстинкты, словно львы, смирно лежат они близ ее трона и, послушные велению, уже не раздирают друг друга.

Человеческому духу, по мнению романтиков, ненавистны покой и тишина. Весь Восток погрузился в изнеженную роскошь, на Западе, к сожалению, ее дыхание парализовало любую энергию. Но с этой умиротворенностью должно покончить. Искусство творит волшебство, потому что проистекает из сокровенных глубин человеческой природы. Природе ненавистны покой и бесформенность, беспрестанно стремится она к движению, к пластическому облику.

«Ночное сознание»

Образ человека в романтизме сопряжен с постоянной и острой тоской по человеческой невосполненности, незавершенности. Такое рассогласование человека с самим собой явилось мощным духовным импульсом для возможного, порою реализуемого только в сфере грез, устранения собственной односторонности. Утверждение самоценности духовно-творческой жизни личности, изображение сильных страстей у многих романтиков соседствовали с мотивами «мировой скорби», «ночной стороны души».

Возьмем в качестве примера немецкого поэта Фридриха Клопштока (1724–1803).

Бесконечно чуткий, горячий, энергичный дух в полноте своего существования вглядывается в ночь грядущего. И тут им внезапно овладевает, потрясая до глубины, ужасное видение — могилы друзей, закутанные в одежды фигуры проходят по ним. Голоса духов пробуждают уснувшие в душе воспоминания — одна за другою разверзаются могилы, и с дрожью в сердце поэт видит, как холмики земли растут медленно и манят к себе тени его близких. Безмерная боль овладевает поэтом, на глаза ложится мгла, вся его душа исходит в рыданиях, стремясь к теням любимых, и надорванный голос в волнении скорбит:

«О, могилы умерших, могилы близких усопших! Что же врозь вы легли? Что же не лечь вам бок о бок средь цветущей долины Или в рощах густых? Старца, что сходит во гроб, ведите, — дрожащей стопою Пусть идет он, и пусть Сам своею рукой посадит на холм кипарисы Для потомков своих. В шатких вершинах дерев, еще тонких и тень не дающих, Ночью я узрю ее, Ту, что нежно любил, и умру, и умру, в слезах глядя на небо. В землю снесите мой прах Близ могилы, где дух отдал богу. Так и прими, тлен, Слезы мои и — меня».