Читать «Зачем написали «12 стульев»?» онлайн - страница 2
Русский Скептик
Буквально то же самое читаем в романе «Двенадцать стульев»:
Он умывался с наслаждением, отплевывался, причитал и тряс головой, чтобы избавиться от воды, набежавшей в уши. Вытираться было приятно, но, отняв от лица полотенце, Ипполит Матвеевич увидел, что оно испачкано тем радикально-черным цветом, которым с позавчерашнего дня были окрашены его горизонтальные усы. Сердце Ипполита Матвеевича сразу потухло. Он бросился к своему карманному зеркальцу, которое лежало на стуле. В зеркальце отразился большой нос и зеленый, как молодая травка, левый ус. Ипполит Матвеевич поспешно передвинул зеркальце направо. Правый ус был того же омерзительного цвета. Нагнув голову, словно желая забодать зеркальце, несчастный увидел, что радикальный черный цвет еще господствовал в центре каре, но по краям был обсажен тою же травянистой каймой.
[…]
Начался обряд перекраски, но «изумительный каштановый цвет, придающий волосам нежность и пушистость», смешавшись с зеленью «Титаника», неожиданно окрасил голову и усы Ипполита Матвеевича в краски солнечного спектра.
И. Ильф. Е. Петров. Двенадцать стульев.
Это, безусловно, плагиат. Возникает здесь также параллель с пьесой Булгакова «Зойкина квартира», написанной ранее выхода книги Шульгина, в которой тоже можно встретить упоминание о плохой краске для волос. Из этой пьесы Булгакова «пролетарии» наши также позаимствовали кое-что для своего романа, см. А. Б. Левин. «Двенадцать стульев» из «Зойкиной квартиры».
Столь наглое литературное воровство у Шульгина и даже демонстративное у Булгакова, скажем Воробьянинов — Обольянинов, наводит, конечно, на мысль о психической неполноценности авторов романа, но поскольку душевнобольные обычно не собираются в творческие объединения, то возникает закономерное предположение, что роман «Двенадцать стульев» написал один человек, во всяком случае — был главный автор.
Посмотрим на другое заимствование у Шульгина. Вот он пишет:
Дом представлял из себя, собственно говоря, одну комнату, разделенную дощатыми перегородками. Так что все обитатели дома, не выходя из своих «комнат», вели общий разговор. Я, усевшись в своей каморке, должен был отвечать, например, на такие апострофы:
— Эдуард Эмильевич (она сейчас же усвоила мое имя). Может, чайку выпили б?.. Оно хорошо с морозу… Я, грешным делом, чайница большая. Прикажете, самоварчик поставлю!..
В. В. Шульгин. Указ. соч.
И вот как приведенный отрывок переосмыслен в романе «Двенадцать стульев»:
Внезапно в темноте, у самого локтя Ипполита Матвеевича, кто-то шумно засопел. Ипполит Матвеевич отшатнулся.
— Не пугайтесь, — заметил Остап, — это не в коридоре. Это за стеной. Фанера, как известно из физики, лучший проводник звука…
[…]
По лестнице, шедшей винтом, компаньоны поднялись в мезонин. Большая комната мезонина была разрезана фанерными перегородками на длинные ломти, в два аршина ширины каждый. Комнаты были похожи на ученические пеналы, с тем только отличием, что, кроме карандашей и ручек, здесь были люди и примусы.
— Ты дома, Коля? — тихо спросил Остап, остановившись у центральной двери.
В ответ на это во всех пяти пеналах завозились и загалдели.
— Дома, — ответили за дверью.
— Опять к этому дураку гости спозаранку пришли! — зашептал женский голос из крайнего пенала слева.
— Да дайте же человеку поспать! — буркнул пенал № 2.
В третьем пенале радостно зашептали:
— К Кольке из милиции пришли. За вчерашнее стекло.
