Читать «Зачем написали «12 стульев»?» онлайн
Русский Скептик
Русский Скептик
Зачем написали «12 стульев»?
В 1927 году в Берлине русское издательство «Медный всадник» выпустило книгу В. В. Шульгина «Три столицы», в которой автор описал свое нелегальное путешествие из Европы в СССР, а именно в Киев, Москву и Ленинград, три столицы. Шульгин, как он писал, нелегально перешел советскую границу при помощи некоей подпольной антисоветской организации, финансирование черпавшей из торговли контрабандой, и весьма успешно при помощи данной организации жил в СССР — на глазах у «соответствующих органов», как говаривали в светлые денечки. По подложным документам значился он Эдуардом Эмильевичем Шмиттом — так сказать, «сыном лейтенанта Шмидта».
Немедленно вслед за книгой Шульгина в советском журнале «30 дней» с января 1928 г. начали печатать роман «Двенадцать стульев», связанный с указанной книгой Шульгина через плагиат и по меньшей мере одну реминисценцию в издевательском контексте. Еще более любопытно, что главный герой романа Воробьянинов не только внешне очень похож на Шульгина — с замечательными усами, см. фото Шульгина, но и находится в той же самой обстановке: он нелегально, тоже под немецким именем Конрад Карлович Михельсон, путешествует по «самому демократическому государству в мире», потому как открытое его появление на столпах демократии опасно для жизни. Разумеется, потрясает эта жалкая попытка «пролетарских» писателей привязать свою пачкотню даже не столько к Шульгину, сколько к его книге — зачем? Может быть, приказал кто? Приказал издеваться над Шульгиным? Но, опять же, с какой целью?
Параллель между двумя названными книгами настолько чудовищна и неестественна, что даже не верится в нее, хотя можно утверждать доказательно: книга Шульгина «Три столицы», не изданная в СССР и не продаваемая, лежала на столе у авторов романа «Двенадцать стульев». Посмотрим на заимствования, выполненные новоявленными нашими «пролетариями», которые тяжелее стакана ничего в жизни не поднимали. Вот пишет Шульгин:
Наконец приблизилась роковая минута. Он вышел с кастрюлечкой, в которой шевелилось нечто бурое. Это бурое он стал поспешно кисточкой наносить на мои усы и острую бородку. День был серый, кресло в глубине комнаты, и в зеркале было не особенно видно, как выходит. Намазавши все, он вдруг закричал:
— К умывальнику!
В его голосе была серьезная тревога. Я понял, что терять времени нельзя. Бросился к умывальнику.
Он пустил воду и кричал:
— Трите, трите!..
Я тер и мыл, поняв, что-то случилось. Затем он сказал упавшим голосом:
— Довольно, больше не отмоете…
Я сказал отрывисто:
— Дайте зеркало…
И пошел к окну, где светло.
О, ужас!.. В маленьком зеркальце я увидел ярко освещенную красно-зеленую бородку…
Он подошел и сказал неуверенно:
— Кажется, ничего не вышло?
Я ответил:
— Когда я пойду по улице, мальчики будут кричать «крашеный»!
Он кротко и грустно согласился:
— Да, да, не особенно…
Но сейчас же оживился:
— Но я вам это поправлю!
[…]
Я взял зеркало и подошел к окну.
Боже! Из зеленой она стала лиловой… лиловато-красной. Это был ужас.
