Читать «Зачем быть счастливой, если можно быть нормальной?» онлайн - страница 2

[2 пинты – 1,12л]

Мы постоянно ходили пешком. У нас не было ни автомобиля, ни денег на автобус. За день я в среднем наматывала пять миль – две мили на круг в школу, три мили – чтобы сходить в церковь и вернуться назад.

В церковь мы ходили каждый вечер, и только по четвергам оставались дома.

Я кое-что написала об этом в "Апельсинах", а когда книгу опубликовали, мама прислала мне гневное послание, написанное безупречным каллиграфическим почерком. Она требовала, чтобы я ей позвонила.

К тому времени мы не виделись несколько лет. Я ушла из Оксфорда, с трудом пыталась наладить собственную жизнь и написала "Апельсины" совсем молодой – мне было двадцать пять, когда книга вышла в свет.

Я пошла к телефону-автомату – домашнего телефона у меня не было. И она пошла к телефону-автомату – у нее тоже не было домашнего телефона.

Я набрала код Аккрингтона и номер, строго следуя инструкции – и вот, пожалуйста, мама на проводе. И кому, спрашивается, нужен скайп? Сквозь ее голос я видела, как она возникает передо мной и обретает форму, а она тем временем говорила и говорила...

[Аккрингтон (англ. Accrington, местное англ. Accy) — город в английском графстве Ланкашир. Бывший центр хлопкоперерабатывающей и текстильной промышленности.]

Она была дородной, довольно высокой женщиной и весила около двадцати стоунов.

[20 стоунов – примерно 127 кг]

Ортопедические чулки, шлепанцы, кримпленовое платье и нейлоновый платок. Она пользовалась пудрой (за собой нужно следить), но никогда – помадой (потому что это суетно и вообще обман).

[Кримплен — легко стирающаяся и немнущаяся ткань из синтетического волокна. Используется при шитье верхней одежды. Также кримпленом называют полиэфирные синтетические нити и полотна, созданные на их основе. Название произошло от названия долины Кримпл, в которой располагалась лаборатория компании ICI, в которой он был разработан.]

Она почти полностью заполняла собой телефонную будку. Она выбивалась из рамок, она была слишком большой для собственной жизни. Это как в сказке, где размер – вещь приблизительная и изменчивая. Она возвышалась. Она выпирала. И только позже, много позже – слишком поздно – я все-таки уразумела, насколько маленькой она была для самой себя. Ребенок, которого никто так и не взял на руки. Не знавшее заботы дитя все еще пребывало внутри нее.

Но в тот день она неслась впереди собственного гнева. Она сказала: "Это первый раз, когда мне пришлось заказывать книгу на вымышленное имя!"

Я попыталась объяснить, чего хотела достичь. Я амбициозная писательница – иначе вообще не вижу смысла писать; нет смысла вообще что-либо делать, если не хочешь достичь в этом успеха. 1985 год не располагал к написанию книги воспоминаний, да и в любом случае, я не воспоминания писала. Я пыталась избавиться от внушенной идеи, что женщины всегда пишут о "пережитом" – они, дескать, ограничены собственным опытом – в то время как мужчины пишут широко и твердо – на большом холсте, экспериментируя с формой. Генри Джеймс неверно истолковал фразу Джейн Остин о том, что она писала на маленьких кусочках слоновой кости, то есть о крохотных подмеченных мелочах. Почти то же самое говорили об Эмили Дикинсон и Вирджинии Вульф. Меня это злило. Да почему же нельзя объединить опыт с экспериментом? Разве невозможно одновременно наблюдать и воображать? Почему женщина непременно должна быть кем-то или чем-то загнана в рамки? Почему женщина не должна испытывать амбиций по отношению к литературе? По отношению к самой себе?