Читать «Зачем быть счастливой, если можно быть нормальной?» онлайн - страница 5
Джанет Уинтерсон
Никакой Элзи не было. И не было никого, кто был бы на нее похож. На самом деле все было куда более одиноким.
Большую часть своей школьной жизни я провела, сидя на перилах снаружи школьного здания во время переменок. Я не была популярной или симпатичной девочкой – слишком колючая, слишком скорая на гнев, слишком сильно чувствующая, слишком странная. Наша церковь не поощряла школьных друзей, а если ты со странностями, то в школе тебе тоже приходилось плохо. Вышитую на моей школьной сумке фразу "ПРОШЛА ЖАТВА, КОНЧИЛОСЬ ЛЕТО, А МЫ НЕ СПАСЕНЫ" любой мог с легкостью прочесть за версту.
Но даже когда мне удавалось завести друзей, я нарочно все портила…
Если какая-нибудь девочка проявляла ко мне интерес, я дожидалась подходящего момента, сообщала, что больше не хочу с ней дружить и наблюдала за ее замешательством и горем. За тем, как она плакала. А потом я убегала, торжествуя, что вышло по-моему, но очень быстро торжество и ощущение контроля улетучивались, и тогда уже рыдала я – рыдала потому, что сама выгоняла себя наружу, снова оказывалась на ступеньках крыльца, где совсем не хотела быть.
Усыновление – это пребывание вовне. Ты ведешь и чувствуешь себя, как чужак. И проявляется это в том, что ты поступаешь с другими так, как поступили с тобой. Невозможно поверить в то, что кто-либо любит тебя просто потому, что ты – это ты.
Я никогда не верила, что мои родители любили меня. Я пыталась любить их, но ничего не вышло. И мне понадобилось много времени, чтобы научиться любить – и отдавать, и получать. Я писала о любви с одержимостью, разбирала ее по косточкам, я осознавала и осознаю ее как высшую ценность. Конечно, я любила Господа, когда была совсем маленькой, и Господь любил меня. Это было здорово. А еще я любила животных и природу. И поэзию. А вот с людьми были проблемы. Как, каким образом ты любишь другого человека? Как ты доверяешь другому человеку любить тебя?
Я представления не имела.
Я думала, что любовь – это утрата.
Почему мы измеряем любовь утратой?
Этими словами начинается моя повесть "Письмена на теле" (1992). Я преследовала любовь, расставляла на нее капканы, теряла любовь, тосковала и стремилась к любви...
Правда – штука очень сложная, и у каждого она своя. Для писателя то, что он оставляет несказанным, важно почти так же, как то, что он включает в книгу. Что лежит за пределами текста? Фотограф обрамляет снимок; писатели обрамляют свой мир.
Миссис Уинтерсон возражала против того, о чем я написала, но мне казалось, что то, о чем я умолчала, было безмолвным близнецом моей повести. О скольких вещах мы не можем рассказать, потому что они слишком болезненные! Мы надеемся, что сказанное нами облегчит то, что так и не обрело голоса, или хоть как-то успокоит его. Рассказы – это своего рода компенсация. Мир нечестен, несправедлив, непознаваем, им невозможно управлять.
Когда мы рассказываем историю, мы упражняемся в упорядочении, но все равно оставляем зазор, пробел. Рассказ – это версия, но никогда – окончательная. И может быть, мы надеемся, что кто-то расслышит эти паузы, и история обретет продолжение, ее можно будет пересказать.
