Читать «Запомните нас такими (сборник)» онлайн - страница 3
Валерий Георгиевич Попов
Секретарь, измотанный делами, едет на черной «Волге» по лесной дороге и вдруг, сказав водителю «Стой!», уходит, как простой смертный, босиком по росе, неся ботинки из спецраспределителя на прутике за спиной. Далее — слезы умиления душат нас — он, как простой смертный, снимает рюкзачок, ставит палатку, ладит снасть для утренней зорьки. Вдруг чьи-то вкрадчивые шаги по лужам настораживают его. «Чай, Хозяин балует, думает герой («хозяином» в тайге называют медведя), всаживает в ружье жакан и сдвигает полость. Перед ним стояла Она!» Дальше следует образ, исполненный художественной и сексуальной мощи: «Она была в длинных брюках, но босая. На животе ее свисала банка с червями». Приступ хохота в разгар лирической сцены свалил нас, хоть и был неуместным. Ясное дело, против червей на животе даже сам секретарь райкома не смог устоять. Впрочем, особой воли автор себе не дает (партийная дисциплина), и вся эротика умещается в одной фразе: «Всю ночь лил дождь». Вернувшись, герой-любовник собирает бюро и говорит взволнованно: «Надо девушку спасать!» — и ее отсылают учительницей в глухое село.
Ясно, что после таких писателей могли появиться писатели только веселые. Советская литература — мать гротеска, породившая нынешний стеб.
На той же самой почве начал писать и я. Однажды, будучи уже инженером, я, выдвинув ящик стола, читал в рабочее время детектив. И вдруг меня потрясла фраза: «Грохнул выстрел. Петров взмахнул руками и упал замертво. Сергеев насторожился». Вот это да! Вот как надо писать: друга его застрелили у него на глазах, а он всего лишь «насторожился». Вот это выдержка. И тут же, задвинув ящик стола, я написал первый в своей жизни рассказ — о шпионе, который прячется в горе творога, и милиционеры съедают ее, после чего шпион перелезает в масло. Советская литература — мать гротеска. Что бы мы делали без нее?
Как мы пережили застой
В советское время у меня выходила одна книга в пять лет, а есть хотелось ежедневно.
— Как же вы не умерли? — изумляются знакомые.
Как? Ну, например, блуждая одиноким и голодным по городу, я забрел в какой-то романтический сад, скрипели голые деревья, кричали вороны. Одиночество, грусть, безнадежность. Впрочем, как часто бывает в жизни, конец ада оказывается, на самом деле, началом рая. Я рассмотрел старинное монастырское здание за деревьями и побрел туда. Что, собственно, можно было найти в этой глуши? В этой глуши, в этом грустном монастырском здании оказался городской комитет комсомола. Вот такой я человек — даже заблудился удачно.
После этого я много раз брал в этом горкоме путевку, творческую командировку, помогая и им вести работу с творческой молодежью, то есть со мной, — и уезжал куда-нибудь в Лодейное Поле, изучать жизнь. Впрочем, обычно я ставил штампы в местном райкоме и возвращался в родной город, где и изучал жизнь на эти командировочные. Однажды, находясь как бы в Выборге, а на самом деле — в Питере, я изучал жизнь слишком бурно, и командировочные кончились до срока. Куда податься? Тут меня нет, я уехал. Но... пошел все-таки в горком.