Читать «Записки молодого человека» онлайн - страница 82
Константин Симонов
На поляне, на которую мы сели, лежал глубокий снег. Самолетные лыжи проваливались в нем, и, как ни форсировали моторы наши летчики, самолеты не тротались с места. Наконец, более легкий по весу самолет, на котором летели Гурарий и Темин, оторвался от поляны. А нам это все не удавалось и не удавалось. Тогда наш летчик сел в кабину, а мы с Беликовым встали под крыльями и, упершись в них, начали раскачивать самолет. Но каждый раз, как только мы, раскачав самолет, начинали лезть в кабину, лыжи опять утопали в снегу, и самолет не двигался. Нужно было, раскачав его, садиться в кабину уже на ходу — другого выхода не оставалось.
Второй самолет ходил над нами, наблюдая наши старания, а мы с Беликовым все пытались оторваться от грешной земли. Когда мотор давал обороты, сила ветра ударяла нам прямо в глотки и не давала вовремя вскочить в уже двигавшийся самолет. А если самолет начинал двигаться медленно и мы успевали в него вскочить, то он после этого останавливался и нам снова приходилось начинать все сначала. Это было тяжелое занятие — каждый раз раскачивать, бежать, вскакивать, опять раскачивать. Все крепкие слова, какие только есть в русском языке, уже были сказаны. Наконец, изо всех сил поднатужившись и раскачав крылья, мы все-таки вскочили в самолет, и он на этот раз пошел, его не заело.
Я еле дышал и, перевалившись через край кабины, окончательно втиснулся в нее уже на лету. Я так взмок, что не мог остыть до самой Тулы, куда мы прилетели уже в полной темноте и с трудом сели, чуть не обрубив телеграфные провода.
Как выяснилось назавтра, в тот день погода подкузьмила почти всех летчиков. Из шести вылетевших из Тулы самолетов все-таки долетел до Калуги и вернулся обратно только один Арапов. Наши два самолета вернулись благополучно. У четвертого самолета в мотор попало слишком много снега, мотор встал, и самолет шлепнулся, но, к счастью, обошлось без жертв. Пятый самолет разбился в шестидесяти километрах от Калуги, а шестой так и не нашли. Очевидно, он сел где-то у немцев.
Когда после этого неудачного полета мы вернулись в теплую комнату Трояновского и я лег на койку и вытянул ноги, а потом, подремав минут пятнадцать, захотел встать, то почувствовал, что не могу ни согнуться, ни разогнуться. Очевидно, я надорвался, ворочая самолет. Боль в животе была такая, словно там что-то перерезали ножом. Всю ночь я не спал, а утром, скрюченный, пошел к врачу. Ребята в этот день не полетели, так как погода была уже совершенно стервозная, еще хуже, чем вчера. Врач потрогал меня, пощупал, сначала сказал что-то ученое, а потом объяснил, что у меня сильное растяжение какой-то мышцы. Мне от этого было не легче, и я едва доковылял обратно до Трояновского.
Положение мое было самое идиотское. Никакого дела я так и не сделал; корреспонденция об Одоеве не пошла, до Калуги я не добрался. Вообще это была пока что, пожалуй, самая бездарная моя поездка за время войны.