Читать «За вас отдам я жизнь. Повесть о Коста Хетагурове» онлайн - страница 148

Тотырбек Исмаилович Джатиев

«Юлиане Александровне

Цаликовой 13 марта 1899 г.

С. -Петербург

«Фини ля комеди! — как говорят французы,

Фини! — приходится и мне теперь сказать,

Хоть и не следует в устах кавказской музы

Французские слова в речь русскую мешать…

Финн ля комеди… да, финн! Черт знает что! — Пенза! Хоть бы Тула или Калуга, — все бы веселее, — пел бы себе: «Тула — родина моя»! а то Пенза! — фи!.. Да, фини!! Кн. Голицын не пожелал даже видеть меня, — не принял…

Сегодня он через своего чиновника особых поручений кн. Куракина (все ведь князья!) объявил моей патронессе-фрейлине, что он теперь ничего не может сделать… Вопрос, говорят, решен в совете (при главноначальствующем), и он не имеет права отменять постановления совета, и сам он здесь ни при чем… «За что же его, за что?» — О!!! Очень много, очень много доводов и неопровержимых доказательств его агитации против правительства и администрации… О, очень много!..» — с пафосом заявил кн. Куракин на вопрос моей патронессы. — «Какие же, какие доказательства?» — О-о-о!!! Очень много!!. Ему никак невозможно помочь… Постановления совета главноначальствующий может и утвердить, и изменить, и отменить. Он просто, чтобы отвязаться от Каханова, подмахнул свою подпись на протоколе совета и теперь, конечно, ему уже неудобно взять ее назад. Формальность соблюдена вполне, так что и обжаловать их решение некуда. Когда я упомянул о прошении на высочайшее имя, то сама фрейлина заявила решительно, что прошение все равно не дойдет до него и на него ответят отказом без его ведома… В Сенат… опять в Сенат?.. Но, кажется, состоявшееся в таком порядке постановление главноначальствующего не подлежит никакой кассации.

Спросим юристов, послушаем, что скажут, а пока я все-таки твердо верю, что «если бог не выдаст, — свинья не съест»…

«Анне Александровне Цаликовой

28 марта 1899 г.

Прощай, Пенза… Но… начнем по порядку. После отказа Голицына принять меня я побывал у сенатора Кони. Он очень горячо принял к сердцу мое положение, но с прискорбием объявил, что теперь уже ничего нельзя поделать. Что такого рода действия Голицына можно было обжаловать еще до прошлого года, а теперь ему предоставлено на это полное бесконтрольное право… — Да ведь это насилие, — я за собой не знаю никакой вины… — «Ничего не поделаешь… Теперь весь мир держится на этом… Надо примириться», — успокаивал меня Кони… Значит… — «Да! — решительно заявил г. Кони — конец, Finis!..» Я крепко пожал ему руку и, «главу опустивши на грудь», гамлетовской поступью удалился из сенаторской приемной… «Быть иль не быть?» Га! Конечно, — быть! — решил я, выходя из широко раскрытого передо мной величественным швейцаром подъезда на «улицу роскоши, моды, офицеров, лореток и бар, где с полугосударства доходы поглощает заморский товар». Невский, как «Терек в теснине Дарьяла», в это время особенно сильно клокотал своими огромными волнами многотысячной толпы движущихся во всевозможных направлениях и всевозможными способами и быстротой живых существ… «Быть иль не быть?»