Читать «Железный старик и Екатерина» онлайн - страница 105

– Бездарно прошла жизнь моя, Катя. После гибели сына и смерти жены ничего, кроме работы, не видел. Не завёл ни друзей, ни даже подруги. Представь, Катя, как забавно было сидеть в день рождения одному. В обнимку с чекушкой и рюмкой. Одному, как говорят, задувать свечи. Забавно прошла жизнь моя.

За эти два дня высокую температуру ему сбили, так только – 37 и 2, 37 и и 5, кашель тоже заметно убавился, но лицо изнутри оставалось больным, красным сквозь серость, как плавка. Он задыхался, сильно потел. Екатерина Ивановна вытирала ему полотенцем шею, лицо. Он отстранял её руки и дальше торопился, говорил что попало, лишь бы говорить. Похоже, быстрым говорком он сбивал кашель. Одышку:

– Ты сказала, трепушка она, проститутка. Шалишь! Сейчас проститутки зовутся путанами. Трепачи теперь бой-френдами. А мерзкие педерасты и вовсе – очень гордо звучат – геи. А ты говоришь, просто трепушка. Шалишь! Путана она теперь, путана!

Рядом с Дмитриевым лежал молодой и, казалось, совершенно здоровый парень, который, как и положено молодому и здоровому, всё время уходил куда-то из палаты и возвращался. У него был точно такой же синий спортивный костюм на длинной молнии, как и у Дмитриева.

– Вот вам яблоко, отец, – говорил он и клал в тарелку на тумбочке наливное блестящее яблоко. – Я его помыл.

Вместо бормочущего, будто бредящего старика, благодарила Екатерина. С края заправленной кровати парня она кормила больного. Старик не хотел есть с ложечки, всё время садился, чтобы схватить ложку и самому есть, но начинал сразу кашлять. Снова падал на подушку, обречённо скошивал рот к ложке.

– Странно, Катя: лежу, почти не кашляю, сел или встал – сразу начинаю бу̀хать. Странно.

В глазах его бегало недоумение. А Екатерина, забывая про свои слёзы на щеках, половчее старалась всунуть ложку под скошенную губу. Вот так!

5

В воскресенье отделение с утра набилось родными больных. И в коридоре, и в палатах – везде стояли или сидели у кроватей сострадающие. В белых халатах или в легких синих пелеринках, выданных внизу.

Сегодня дежурил сам Завьялов, заведующий отделением. Крупный мужчина в белой шапочке, с лицом, похожим на генеральское седло из толстой гладкой кожи. В коридоре он недовольно говорил настырной, каждый день надоедающей женщине. Вроде бы медсестре из второй поликлиники:

– Обуздайте, наконец, своего отца! (В отделении почему-то считали, что Дмитриев отец Екатерины.) Его опять видели в ванной комнате. Опять он мылся под душем. Он что, дурак, ненормальный? С таким трудом привели его к какой-то стабильности, и что теперь нам ожидать от него. Всё – с начала?

Городскова извинялась. Говорила, что «обуздает». Будьте уверены, Геннадий Иванович!

В палате выговаривала больному. Почище Завьялова:

– Вы что, на тот свет захотели? Вам же нельзя, понимаете, нельзя сейчас мыться! Ни голову, ни тем более тело. Почему вы упрямый такой? Я же приношу, каждый день приношу вам бельё на сменку. И сейчас принесла! Вы же переодеваетесь каждый день. Чего вам ещё надо?