Читать «Жадина» онлайн - страница 68

Юстиниан говорит:

— Красивые приспособления.

А Офелла говорит:

— Юстиниан!

— Слова при тебе не скажи, — говорит он, посыпая зернами граната тушеное сердце. — В таком случае, давайте поговорим о погоде. Из окна аэропорта я увидел немногое, но пустыня у вас впечатляющая.

— О, — говорит Грациниан, довольный возможностью перевести тему. Он втягивает кровь, и хотя я сразу же отворачиваюсь, мне кажется, словно я физически чувствую, как она бежит по трубке. Так еще бывает, когда кто-то ест лимон или порежет десну.

Интенсивные ощущения трансперсональны, говорит моя мама, которая иногда ведет себя почти как Юстиниан.

— В Саддарвазехе не всегда была пустыня. Наш край, может, и никогда не отличался прохладой, однако прежде здесь были плодородные земли. Область вокруг Саддарвазеха — историческая столица, как вы понимаете, это обязывает.

— Я думал, метрополии необязательно производить что-то, кроме денег, шовинистического пафоса и исторических нарративов, — говорит Юстиниан, и Грациниан подмигивает ему. У Грациниана очень подвижное, живое лицо. Это странно, потому что он-то мертв, и кажется, что мимика у него должна быть скупая, как у Нисы. Он двигается быстро, размашисто, как маленький хищник, он улыбается широко и ярко подводит глаза, словно всеми силами старается компенсировать смерть иллюзией жизни.

В нем есть что-то отчаянно и смертно обаятельное, пламенное и стремительное. И когда он рассказывает историю, мне кажется, что мне поют. Я совсем забываю, как все вокруг неприятно.

— Да-да, именно, дорогой. Саддарвазех и окрестности благословлены и наказаны Матерью нашей. Для того, чтобы поднять из мертвых первых людей нашего народа, она опустошила эту землю, превратив прежде плодородный край в пустыню, не способную дать жизнь. Судя по тому, что в последствии климатических изменений в Парфии не происходило, это был скорее красивый жест, чем непременный атрибут воскрешения.

Мне нравится, что Грациниан говорит о своей богине со сладострастием и с иронией одновременно. Сахар и специи, думаю я.

Он говорит:

— О, она была милосердна и безжалостна одновременно, превратив цветущую землю в обитель золотых песков. Она бросила нам вызов, оставив без всего, чем мы жили прежде. Но нам больше не нужно было зерно, мы сами стали золотом земли, восходя из нее. Патриарх, от которого пошла наша кровь, единственный, кто остался живым и продолжил наш род, почитался как сокровище. Остальные же были воинами пустыни, грабителями и хищниками. Здесь был наш дом, и мы наводили ужас на иные народы, потому что они видели как чудовищны мы под солнцем. Но шло время, и нас становилось все больше. Мы были не смертью, но непобедимой жизнью. Мы выносливы и способны преодолевать большие расстояния без воды и пищи, поэтому из нас вышли чудесные воины. Наша страна росла, мои дорогие, но сердце ее никогда не менялось. Здесь, в Парфии, сама земля служит нам, оттого никто и никогда не захватит Саддарвазех.

Он рассказывает и еще немного о том, как рождалась его страна, но ровно столько, чтобы не было утомительно. Я забываю о том, что мне все это неприятно, а когда Грациниан втягивает кровь, мне кажется, он вдыхает дым, как Гусеница из сказки одного принцепского математика, который любил описывать сны.