Читать «Ещё поживём» онлайн - страница 42

— Кто его знает, что это за тварь… Больной, наверное… Мы можем только предполагать, что и как. Вот, если фотки найдём, тогда другое дело, — из чувства протеста вступился я за нашего подопечного…

Я написал той зимой свой первый рассказ, обрёл, как мне тогда казалось, крылья и парил себе где-то у самых звёзд, безвозвратно утратив чувство реальности, попросту — нюх потерял…

— Ты обалдел, что ли? Тоже мне — Гамлет! Может быть, тебе ещё и призрака привести, тень его папаши… Сейчас нарисуем, — Самурай вскипел, как чайник, выскочил из машины и побрёл через сугробы к калитке…

И вовремя. По тропинке к дому шёл человек… Старый уже, ветхий, как штакетник в заборе, лицо обветренное, тёмное, сутулый, даже согбенный. Одет бедно, неряшливо: ватник задрипанный, весь в заплатах, валенки с галошами, ватные шаровары, шапочка спортивная на глаза натянута. Взгляд — взгляд потухший или протухший, пепел…

Самурай не подошёл — подкрался к нему, что-то рявкнул, а тот только головой замотал, и поволок к дому, к избушке на курьих ножках… Я вылез из машины и потопал за ними, Сашка идти отказался… Наотрез. Что, мол, ему там делать, сами разберётесь… Ладно, сиди в машине, думаю, народ ведь всегда в самые ответственные моменты безмолвствует, выжидает, как оно всё обойдется, вот и вся мудрость.

…В доме было тепло, грязно, воняло кислятиной, всё наизнанку: бутылки пустые, банки консервные с остатками пищи, бычки, хлебные корки на столе, в общем, тот ещё ландшафт. Мрачно очень. Казалось, жизнь замерла здесь, прочно запутавшись в паутине безвременья, долгого сна одинокой судьбы — если бы не радио, которое вкрадчивым голоском диктора бормотало о возможном наступлении холодных фронтов.

— Хреновато тут у вас! — внезапно развеселившись, вспомнил я фразу из одного старого кинофильма. — Совсем что-то никуда!

Самурай строго на меня посмотрел: заткнись, мол, трепло! А я, я зацепился взглядом за детский велосипедик, весь в ржавых пятнышках, осторожно приткнувшийся к рваному боку продавленного дивана… Видимо, и здесь когда-то была семья, ребёнок, а что теперь — руины… Влажные ладошки одиночества, тенета на потолке, занавески с отпечатками пальцев, хлам… И стало мне вдруг грустно от этого печального зрелища, и потеплело как-то на сердце — была и в этой пещере живая жизнь, была да сплыла, но это уже легче, понятнее… И вряд ли чудовище — так, неудачник, спившийся и сошедший с круга старик, только и всего, а то напридумывают, версий насочиняют, гофманиада канцелярская. А глянешь, и нет ничего. Просто старик.

…И тогда, и сейчас Шарль Бодлер, ласкающий свою чернокожую пантеру, мне милее Рембо, трахающего бедного Лелиана. Так что большой симпатии я к старику не испытывал, но, кто знает, что происходит с человеком за порогом старости, не освобождает ли она его от неких условностей, границ и запретов, как впрочем, и в пору цветущей юности, кто знает… Резвые юнцы и вожделеющие к ним дряхлые старцы — одна из основных тем античной комедии. И никуда это не ушло, не исчезло… Античности нет, от её поэтов — разрозненные фрагменты и книжная пыль, а беспечные юнцы и похотливые, как сатиры, старцы продолжают свои опыты на фоне вечности, значит, природа сильнее всех тех насмешек и пощёчин, которые так щедро отвешивали ей великие поэты Греции и Рима…