Читать «Ещё поживём» онлайн - страница 107

Андрей Наугольный

Сергей Ладухин

Андрей Наугольный и Ната Сучкова. Начало 2000-х

А. Шорохов и Д. Ермаков в гостях у А. Наугольного

Андрея всегда мучали проблемы идентификации в мире, который ему совершенно чужд… На самом деле, это было больше похоже на борьбу Дон Кихота с ветряными мельницами. Враги чаще окружали его в воображении, а вокруг, к счастью, оказывались друзья, которые поддерживали, вытаскивали, продвигали.

Он нравился литературным критикам, нравился маститым писателям, с первого взгляда он очаровывал своей непосредственностью, начитанностью, музыкальностью стихотворных строк, глубиной мыслей, яркостью образов. Но сомнения, которые заставляли его рвать и переписывать по десятку раз очередное произведение, будоражили внутренних демонов. Которые, выскочив из глубин сознания, толкали его на постоянные раздоры с друзьями и доброжелателями. Слава Богу, рядом всегда оказывались добрые люди, готовые бесконечно прощать обидные слова, сказанные в запале жёсткой критики к себе и недоверия к окружающим.

Обложка книги «ПМ». Вологда, «Свеча», 2000

Автограф Андрея Наугольного

Андрей искренне любил семью, любил детей. С младенческого возраста воспитывал падчерицу Владу, представляя её всем своей дочерью. Был счастлив рождению сына Всеволода, которому посвящал множество стихов.

На литературном конкурсе в Костроме

Снег как свет. Я этим зимним утром, Дева-девочка! От счастья изнемог… Жить и жить. А жить бы надо мудро. Ведь у счастья детский голосок.

Однако в плане житейском Андрей был человеком, как говорится, неприспособленным. Мечтал иметь из имущества только алюминиевые плошку, кружку и ложку, чтобы посторонние мысли не мешали творчеству. Так, в сущности, оно и было. Весь его жизненный багаж остался с ним в его голове и в его мечтах и образах, запечатлённых на бумаге.

На заседании ЛитО «Ступени». Слева от Андрея — поэт Сергей Богданов

Лариса, Влада и Андрей в д. Руново Вологодского района

Моей любимой Пенелопе

Одиссей, — говорю себе, — не экономят на детях! У прилавка шатаюсь, Позорно считаю рубли… Весь портвейн-то не вылакать, В целом — на всём белом свете Только осени пурпур, Сынок И небес журавли! А потом у порога мотаюсь, Глядит Пенелопа лукаво, Опостылело ей Распускать и закручивать нить, Пока муж её, бедный безумец, Мытарится в поисках славы, Забывая о том, Что когда-нибудь Надо и жить… Надо и жить… Мы смеёмся взахлёб. Позволяем себе, стоит, право… Телемак снял ботинок, Пытаясь за руль угодить!