Читать «Если ты есть» онлайн - страница 4

— И в кого такие реснички?..

— В инкуба, — ответила Агни.

— В кого?..

— Типичный ребенок инкуба. У них обычно такие длинные ресницы, что даже мешают смотреть. Приходится время от времени подстригать.

— Что за «инкуб»?

— Дьявол, который для соблазна женской души превращается в мужчину. Если нужно совратить мужика, обращается в женщину и называется «суккуб». Почитай «Молот ведьм».

Соседка кивнула с тонкой улыбкой.

— Понятно. Я вот — не скрытная. Все-все про себя выбалтываю. Может, и зря.

— Интересный нюанс, — сказала Агни. Она даже заметила в себе искру оживления, перейдя к бесовским темам. Откуда оживление, что за чушь, зачем?.. — Дьявол не может иметь своей спермы, так как он существо бесполое. И бесплотное. Когда от инкуба рождается ребенок, значит, до этого он был суккубом и перенес в себе сперму соблазненного им мужчины. Поэтому родиться может кто угодно. Хоть негр, хоть тунгус.

Соседка коротко хохотнула.

— Удобное объяснение для мужа, если вдруг родится тунгус. Фантазерка ты, Агния, — она поправилась: — Агни. Зачем, интересно, ты имя себе укорачиваешь? Тоже не по-людски.

— Мне так нравится.

Младенец заворочался и закряхтел — прелюдия к очередному крику.

— Дьявол, должно быть, неплохой любовник, — заметила соседка. — Тебе повезло.

— Не обязательно. Когда как.

Агни оттолкнулась ногами, предупреждая крик младенца, и взлетела в гамаке как могла высоко.

— Вот как! Вот как мы летаем! Летучая рыба…

Младенец набирал воздух для крика, но качка мешала.

Гамак раскачивался, словно маятник нынешней ее однообразной жизни.

Агни проводила в нем большую часть дня.

Полусонная, заторможенная, расслабив руки, положив младенца поперек колен. Время текло очень быстро. Полтора месяца пролетели, как день — тягостный, сновидчески-нудный, — в круговороте кормлений, пеленаний, купаний, заунывного колыбельного мычания (петь она не умела). Время бежало, а она, напротив, остановилась, прикованная к младенцу, агрегат для кормления и укачивания, а не человек, не женщина, не стихия.

Вот опять у нее нет свободы. Меняются только формы рабства. Полностью подчинена младенцу, выполняет отныне все его прихоти, а не свои. Нет и никогда не будет свободы…

Блики солнца в просветах листьев перебегали по лицу младенца, беспокоили, щекотали брови и ноздри, мешали укутаться в сон.

— …Роды я испытала. Знаю, что это такое, — рассказывала соседка. — Выкидыш был на пятом месяце, все равно что роды. Я тогда замужем была. Я родов с тех пор боюсь. Мне надо памятник поставить за терпеливость: ни разу не вскрикнула. А на соседней кровати девица ела. Представляешь, я мучаюсь, а она ест! Я ее возненавидела. Не знаю, может, и решилась бы сейчас, если б тогда не натерпелась. И никому до тебя дела нет: врачи — мимо, сестры — мимо. Умрешь, никто не заметит. Говорят, сейчас платные роддома будут — хоть условия человеческие создадут…

В дальнем углу сада под кустом красной смородины была зарыта поллит-ровая банка со свернутой в рулон фотографией. На фото — Колеев, вполоборота, с бокалом в руке, светлый. Похожий на Рембрандта в автопортрете с Саскией на коленях. Растрепанная пьяная борода. Вместо Саскии вокруг такие же полувеселые-полубессмысленные лица приятелей и подруг.