Читать «Если любишь – отпусти» онлайн - страница 24

Таня Винк

Тогда из ее души что-то вырвалось наружу. Это было странно и необычно – Элю бросило в жар, сердце застучало, в груди защемило, кончики пальцев закололо, и она будто впервые увидела Шурку. Словно пелена упала с ее глаз, и она испытала то, чего больше никогда не испытывала, – она его узнала. Просто когда-то она его потеряла и наконец нашла. Вот так родилась ее любовь к Шурке, астматику, окутанному любовью и, в отличие от других ребят, без малейшего стыда, с нежностью и улыбкой принимавшему объятия родных людей. Она влюбилась в его дедушек и бабушек, в его родителей, всегда приветливых и излучающих что-то очень доброе и светлое. Влюбилась в их две тесные комнаты, синие чашки с золотистым ободком, стоящие на старом комоде, в заштопанные занавески на чистеньких, до блеска вымытых окнах – во всем этом было что-то настоящее, надежное, вечное и правильное.

В доме Эли тоже было много настоящего и правильного, ее тоже любили, обнимали, гладили по голове, волновались, когда она болела, но у нее никогда не было бабушек и дедушек. Никогда седой человек в очках не рассказывал ей на ночь сказку, никогда ее не обнимали морщинистые руки. Да, у нее была бабушка, Эля ездила к ней в психиатрическую больницу под названием «Сабурова дача» – туда бабушку определила тетя Поля. Но бабушка эта была совсем другая, она, как бы это сказать, числилась бабушкой, но в понимании Эли ею не была. Все началось после того, как бабушку выгнал молодой муж – Эля этого не помнит, она была очень маленькая. Бабушка вернулась к ним на Дмитриевскую и после этого начала путать день с ночью, просила кушать, как только из-за стола встанет, и однажды бросилась с ножом на соседа, называя его именем мужа. С ножом, потому что муж этот забрал у нее все драгоценности, с которыми она к нему прибыла, и выгнал. Вот эти драгоценности она с маниакальной настойчивостью требовала от соседа, и в конце концов он пригрозил вызвать милицию, если бабушку не увезут подальше. Пришлось отправить ее в психушку. Эля не помнит, чтобы бабушка называла ее по имени, не помнит, чтобы обнимала. Она всегда смотрела в сторону и, когда ее проведывали, говорила только о муже и шкатулке. Бабушка не узнавала ни маму, ни тетю Полю, и, если честно, Эля не любила ездить на Сабурову дачу – у нее потом долго на душе скребли кошки при воспоминании о других больных, особенно тех, к кому не приходили. Ей запомнился один худой парень, все время выглядывавший из-за дверей отделения, а однажды, когда санитарка выводила к родственникам больного, он тихонько выскользнул в коридор и прижался к стенке, не сводя огромных темных глаз с входной двери. Он совсем недолго там простоял, минуты две-три, но за эти минуты Эля увидела в его глазах столько тоски и печали, сколько не видела за всю жизнь.