Читать «Екатерина II, Германия и немцы» онлайн - страница 138

Издательский дом «Шноор» напечатал всего 500 экземпляров; большая часть этого тиража была раздарена, главным образом – в качестве благодарности заграничным дворам и научным учреждениям, и только книготорговец Иоганн Якоб Вейтбрехт получил разрешение на продажу отпущенных ему сорока экземпляров. Несомненно, вторая война с Османской империей, начатая летом 1787 года, а затем и война со Швецией – с 1788 года – отодвинули екатерининское увлечение лингвистикой на второй план. К тому же, в отличие от войны 1768–1774 годов, новая фаза российской экспансионистской политики вызвала очень критическую реакцию в европейской публичной сфере. Такой сдвиг в настроениях уже нельзя было компенсировать с помощью привлекательного образа меценатки Просвещения.

Помимо этого, Екатерина столкнулась с тем, что в науке существуют свои, неподвластные ей правила. И если в наши дни лингвисты подходят к Сравнительным словарям не только с научным пиететом, но даже пытаются использовать для своей работы этот ни с чем не сравнимый по богатству материал, то резонанс, вызванный им в научном мире своего времени, был преимущественно скептическим. Прежде всего, критики недоумевали, по какому принципу императрица отобрала именно эти 285 «коренных слов». Ранее Гартвиг Людвиг Бакмейстер предупреждал о необходимости принимать во внимание грамматику при сравнении языков, и в этом же духе была выдержана самая важная с научно-исторической точки зрения рецензия кенигсбергского профессора Христиана Якоба Крауса, опубликованная в выходившей в Йене Allgemeine Literatur-Zeitung. Автор критиковал отсутствие комментариев к словарным таблицам и наивное допущение составителей, что во всех исследованных языках присутствуют конгруэнтные значения слов. Как следствие, он указывал на невнимание к строю языка и синонимам, к семантическим полям и жизненным мирам. Другие филологи указывали, что сравнения, преследующие цели исторического познания, должны опираться в первую очередь на самые древние памятники того или иного языка. Кроме того, молниеносные перемены в сравнительном языкознании повлекло за собой открытие в 1788 году значения санскрита для изучения индоевропейских языков. Если риск быть обойденными более новыми исследованиями существует всегда и в этом нельзя упрекать ни Екатерину, ни Палласа, то здесь его следствием был тот факт, что уже в 1790–1791 годах, на момент публикации Янковичем второго издания Словарей в алфавитном порядке, включавшего образцы из африканских и американских языков, сравнительный словарь уже действительно устарел.

В процессе работы над словарем изначальные представления Екатерины не встретили серьезной критики. Необычайно резко раскритиковала проект императрицы в своих мемуарах, написанных уже в новом столетии, княгиня Дашкова. Будучи с 1783 года директором Академии наук и президентом Российской академии, Дашкова, по ее словам, сумела объединить всех специалистов столиц в противостоянии Екатерине, пытавшейся повлиять на составление академического словаря русского языка, исходя из своих совершенно произвольных представлений. Паллас же, по ее мнению, лишь растратил большие суммы денег на бесполезное дело. От этого брошенного в гневе взгляда в прошлое ускользнула такая очевидная вещь, что именно Палласу и его сотрудникам удалось вовремя, еще до публикации Сравнительных словарей, отговорить императрицу от рискованных комбинаций и ограничиться некомментированными словарными таблицами, впоследствии раскритикованными Краусом. Ведь если Вольтер в письмах Екатерине потешался над придворной дамой из Версаля, сожалевшей о строительстве Вавилонской башни, потому что, не случись затем известного столпотворения, весь мир до сих пор говорил бы по-французски, то императрица, созвучно выросшему в России 1780-х годов «лингвистическому национализму», вначале всерьез была убеждена, кажется, что в древнеславянском она открыла искомый праязык. Во всяком случае, осенью 1784 года она пыталась произвести на Гримма впечатление, сообщив ему о славянском происхождении некоторых географических названий во Франции, Испании и Шотландии, в Индии и Америке, а также идентифицируя имена правителей Меровингов, вандалов и даже древних вавилонян со славянскими. Однако полгода спустя, уже обратившись за советом и помощью к Палласу, она высказывалась в письмах своему новому корреспонденту Циммерманну гораздо сдержаннее. Правда, поучала она его, по ее наблюдениям, кельтский язык обнаруживает сходства с остякским и что уже звучание слова «Бог» в отдельных языках свидетельствует о весьма различных представлениях о Боге, но уже не выпячивала древнеславянский в качестве открытого ею праязыка. В выборе между универсалистскими притязаниями сравнительного словаря и спорной исторической легитимацией преимуществ славяно-русской языковой семьи Екатерина все же оказалась достаточно мудрой, чтобы не оглашать собственных предварительных выводов, сделанных на основе языкового материала.