Читать «Друг моей юности (сборник)» онлайн - страница 100

– Плесните мне чуточку в стакан, – говорит он. – Можно без кофе. Это профилактика. От слабости. От простуды.

Он садится на ступеньки лестницы, и Карин приносит ему виски. Он берет стакан трясущейся рукой и выпивает. Мотает головой, словно пытаясь разогнать туман в мозгах. Встает.

– Так гораздо лучше. О, гораздо, гораздо лучше. Карин, насчет тех фотографий льда. Вы бы не могли забрать их из лаборатории на следующей неделе? Если я оставлю вам деньги? А то они еще не готовы.

Хоть и только что с мороза, он совсем белый. Если зажечь свечу и смотреть на пламя сквозь него, он будет просвечивать, словно сделан из воска или тонкого фарфора.

– Вам придется оставить мне адрес, – говорит она. – Куда их послать.

– Подержите их пока у себя, а я вам напишу. Так будет лучше.

Так и получилось, что у Карин остался полный комплект фотографий льда, помимо всех прочих вещей, которые она себе наметила. На фотографиях небо кажется синей, чем на самом деле, но пчелиные соты забора, форму органных труб разглядеть сложновато. И еще не помешала бы человеческая фигура – для масштаба. Надо было тогда взять фотоаппарат и запечатлеть Остина, исчезнувшего. Исчезнувшего так же бесповоротно, как исчезает лед, – разве что весной тело выбросит на берег. Оттепель, смерть в волнах – и лед, и Остин исчезают бесследно. Карин так часто смотрит на фотографии бледных угловатых ледяных чудовищ, снятые Остином, что ей кажется: он все-таки тоже присутствует на этих фото. В виде пустого места, но наполненного светом.

Теперь Карин думает, что он знал. В самом конце он понял, что она его раскусила, разведала его замысел. Не важно, насколько ты один, насколько хитер и полон решимости, – все равно хочется открыться хотя бы одному человеку. Карин могла бы стать для него таким человеком. Каждый из них знал, что задумал другой, и не подал виду; такая связь – особенная. Каждый раз, думая об этом, Карин чувствует, что ее одобряют, – такое ощущение для нее чрезвычайно неожиданно.

Она кладет одну фотографию в конверт и отправляет ее Меган. (Она сорвала список адресов и телефонов со стены – так, на всякий случай.) Другую фотографию она посылает Дону. И еще одну – с маркой и адресом – на другой конец города, Бренту. Она ничего не пишет на фотографиях, не прикладывает никакой записки. Она больше не собирается беспокоить никого из этих людей. И вообще, она скоро уедет.

Она просто хочет, чтобы они поломали голову.

Добром и милосердием

Жук попрощалась с тающей на горизонте землей – темно-синим вытянутым пальцем Лабрадора. Корабль проходил через пролив Бель-Иль; шел третий день после отплытия из Монреаля.

– Теперь я просто обязана дотянуть до белых скал Дувра, – сказала Жук. Она скорчила гримаску, округлив глаза и маленький подвижный рот певицы, словно смиряясь с какой-то неминуемой неприятностью. – Иначе отправят меня за борт, рыб кормить.

Жук умирала. Но она и до этого была очень стройной и белокожей, так что перемена в ней не бросалась в глаза. Ее дочь Эверилл ловко подстригала ярко-серебряные волосы матери так, что они казались пышнее. Жук была бледна, но не мертвенно-бледна, а свободные блузы и кафтаны, в которые одевала ее Эверилл, скрадывали изможденный торс и худобу рук. Иногда на лице отражались усталость и отчаяние, но они сливались с ее привычной застывшей шутливо-жалобной гримаской. Она не так уж плохо выглядела и научилась держать в узде свой кашель.