Читать «Донесённое от обиженных (фрагмент)» онлайн - страница 20

Прозвучали патетические речи, под сводами зала отдались клятвы умереть, но отнять хлеб у проклятых историей богатеев. Затем отъезжающие подошли к своим близким, чтобы, как прочувствованно писала большевицкая газета, "получить родное напутствие и взять приготовленную в дорогу пищу". Зиновий Силыч обнял жену и сына. Невысокий подросток, внимательный, собранный, проговорил тихо, но упорно: - Папа, я еду с тобой-с-тобой-с-тобой!!! - что есть силы сжал веки, но всё равно из-под ресниц показались слезинки. Он был в новом рыжем кожухе, отороченном мерлушкой, в финской ушанке с кумачовой звездой над козырьком. Отец с гордостью смотрел на него, наслаждался тем, что сын преклоняется перед ним, считает его великим. Житор чуть улыбнулся и, с жёстким выражением, с огнём исступления произнёс: - Когда я вступлю в бой с врагами, я буду представлять тебя сражающимся рядом со мной! И это станет реальностью через год, когда революция охватит всю Европу и Азию! Заворожённо слушавший Марат энергично кивнул и мокрым от слёз лицом прижался к шинели отца. Оба застыли. Потом Житор протянул руки, и Этель положила в них свёрток: деревенский сыр, сухари, две фляжки с вином (влияние заграничных романов, которыми увлекались и она, и муж). Возраст, опыт не мешали детской игре с собой: мысленно переноситься в центр той или иной романтической картины. Он чувствовал себя прославленным революционным вожаком, который во главе угнетённых идёт на Рим - расправиться с толстосумами и попами... Спустя несколько дней, в пронизанный весенними лучами вечер, когда в полях над почерневшими взгорками курились испарения, не в станицу въезжал Житор на старой кобыле - кровный арабский скакун нёс его в Вечный Город. Церковь впереди за безлюдной площадью виделась монументально огромной. Солнце, наполовину зайдя за купол, грубо кололо глаза, раздражая и подстёгивая. За всадником нестройной колонной, по пятеро в ряд, двигались, выставив штыки, красногвардейцы, шлёпали по лужам копыта лошадей, что везли двуколки с пулемётами. Их рыльца смотрели: одно влево, другое вправо - на медленно проплывающие добротные избы за частоколом изгородей. Житор, порядком уставший, изо всех сил старался прямо держаться в седле. Он думал, как кстати повязка, прижимающая к голове ухо, которого он едва не лишился давеча... Сдвинутая набок папаха и выглядела лихо, и не скрывала бинта. Соединить своё имя с образом революционного спартанца, что одержим до фанатизма единственным: как неукоснительно чётко и быстро выполнить задание партии. Пусть в ЦК узнают, что он сам лично, "в роли простого бойца, винтовкой и штыком отвоёвывает у сельской буржуазии хлеб, столь необходимый Республике". Газета "Правда" напечатает, сколько эшелонов зерна предгубисполкома Житор, "раненный в бою за хлеб", отправил в Москву, в Петроград... Двери церкви закрыты; перед церковью, а также слева и справа, отделяя от площади сад и кладбище, чернеет кованая ограда. Комиссару вдруг захотелось замедлить шаг кобылы. Будюхин, ехавший поодаль, отвлёк: - Ага! Баню топят! - указывал рукоятью нагайки в один из дворов: на дальнем его краю стоял сруб с трубой, из которой повалил дым. Невыносимо завизжала свинья под ножом. Ординарец и вовсе возликовал: - Подлизываются граждане казаки - борова нам режут! Житора царапало по сердцу: "Что-то не так... надо б остановиться..." Он уже выехал на площадь, до церковной ограды - немногим более тридцати шагов. Обернулся. У площади, по обе стороны улицы, заборы стояли глухие. Запоздало осмыслилось: "Они частоколы досками обшили!" Осозналось и другое, что беспокоило подспудно: почему до заката на окнах всех изб затворены ставни? Долетели откуда-то звуки баяна, весёлый пересвист. "Обман! - бешено завертелась мысль. - Западня!" Он хотел прокричать приказ: занять круговую оборону!.. Но вдруг массивная церковная ограда опрокинулась вперёд - за нею возникли на секунду цепочки блестящих точек: сокрушающим толчком, разорвав воздух, метнулся близкий рассыпчатый гром. Комиссару показалось - его вместе с лошадью взвило ввысь... но он упал наземь, бок кобылы придавил его ногу. Со стороны сада грянул невероятно тяжёлый, плотный убийственный удар, над землёй скользнул металлический визг: картечь... На площади и дальше, в улице, легли вкривь-вкось тела и не двигались. Из-за глухого заплота полетела, кувыркаясь, бутылочная граната, катнулась под ноги бегущих сломя шею отрядников. Жёлто-багровая вспышка - подброшенное взрывной волной туловище рухнуло боком, минуту-две оставалось мёртво-недвижным и вдруг стало сосредоточенно, с какой-то странной однообразностью биться. Над заборами поднялись головы в папахах, сторожко выглянули стволы винтовок - и понёсся оглушительно-резкий, густой, звонкий стук-перестук. Почитай, каждая пуля попадала в живое: станичники для удобства стрельбы приставили к высоким заплотам лавки.