Читать «Дождь в полынной пустоши» онлайн - страница 7
Игорь Владимирович Федорцов
Прозвучало легко. Выдохом.
— В чем? И чем? — Поллак нервно задвигал желваками. Заныло под сердцем. Месяц не срок исцелиться в утрате. Да и придет ли оно, исцеление? — Или говори внятно, или убирайся!
Тринитарий ему не нравился. Бывает такое, невзлюбишь человека с первого взгляда и слова. Вроде и не за что, а невзлюбишь. Слишком самоуверен, для во всем покорного воле небес. Слишком много самолюбия, для преданного сердцем истовому служению церкви. И слишком мало земного… Не воняет, пострижен, ухожен. И вообще, похож на новенький штивер… Пояс дурацкий с дурацкими кармашками нацепил. Зачем он тринитарию? Что складывать? Вшей? Но глядя на него, не скажешь, что завшивел.
Метания маркграфа потешили Эйгера. Грозный Поллак нищих недолюбливал. Случалось, травил псами, сек на конюшне, морил в яме. Не больно цацкался и с поповским сословием.
— Ваш сын, саин…
— Что мой сын? — вскинулся Куцепалый. — Он в порядке? Ты его видел? — покалеченная рука хлопнула по столу. — Где? Когда?
— Все мы живем надеждою, — смирен и глух голос Эйгера.
Глух — да, но смирен ли? Проклятый нищий!
— Мне не нужны надежды, мне нужен мой сын! Можешь сказать, что с ним?
— Он мертв, — не посочувствовал Эйгер. В конце концов, он здесь не за этим. Сочувствовать маркграфу.
— Мертв? — так обыденно. Вроде речь идет о ком-то постороннем, а не Колине аф Поллаке. — Тебе доподлинно известно о его гибели? От кого? — маркграф едва усидел не подхватиться из-за стола.
— Сами сказали, вам не нужны надежды. Их нет у меня для вас.
— А что тогда есть?
— Правда. Горькая. Как и всякая правда.
Знать её тяжело, слышать из праздных чужих уст тяжелее стократно.
— И в чем же твоя помощь? В молитвах? Их произнесено достаточно. В бдениях перед иконами? Моя жена провела не одну бессонную ночь, на коленях моля Всевышнего вернуть ей мальчишку. Ты можешь больше? Сотворишь чудо? Укажешь где искать и найти? Хотя бы…
«Тело», — полыхнуло в сердце, но промолчал язык. Поллак даже куснул его — не смей!
— Человеку не отпущено деяние Всевышнего.
— Какое именно?
— Даровать воскрешение.
— Отнимаешь мое время! — обвинил маркграф.
— Я могу помочь, — Эйгер склонился, но продолжал. — Через четыре месяца вашему сыну исполнилось бы семнадцать. Его призвали бы служить.
— С чего пфальцу, — Поллак не уследил усмешку тринитария, — призывать Колина? Хватит службы и в Мюнце.
— Дело не в Колине, а в вас. Вы не поддержали Оттона, когда он управлялся с мятежом.
— Еще один вздумал меня учить! За рекой — братты! Полчища охочих до грабежа и насилия дикарей. Готовых в любой момент вторгнуться в пределы Унгрии. Я не мог снять людей с границы в угоду Лашу.
— Только-то пфальцу забот о Мюнце, и каких-то дикарях с границы, когда во владениях пылает мятеж? Перебей братты всю округу, перережь глотки от старца до младенца, не оставь камня на камне от замков и городков, это меньше бы задело Оттона, чем не оказание ему помощи. А он ведь ждал.
«Трусил и трясся, сучий потрох!» — единая, но не объединяющая мысль. Цену Оттону аф Лашу знали оба.
— Я выполнял свой долг.
— Перед кем? Король Редр три года как мертв. Унгрия больше не самостоятельна. Не суверенна.