Читать «Добыть Тарковского» онлайн - страница 114

Я живу один. Я каждое утро с удивлением думаю, что живу один. Иногда я слоняюсь по квартире минут пятнадцать: открываю шкафы, заглядываю под кровать, выхожу на лоджию, выглядываю в общий коридор — словно кого-то ищу, хотя искать мне совершенно некого. Чтобы кого-то искать, этого «кого-то» надо сначала привести, а я никого не привожу, потому что у меня сложный характер, раздающийся в чужих ушах, едва я заговорю. Я думал обойти устную речь при помощи языка пальцев, но даже пальцами я умудрился оттолкнуть от себя двух глухонемых девушек. Дело не в том, что я матерюсь, или шепелявлю, или картавлю, или пахну гнилым зубом, или обдаю слюной, или перебиваю, или говорю громко, или говорю тихо, или ужасно строю предложения, или грызу ноготь, или тараторю, или растягиваю гласные, или глотаю согласные, или страдаю речевым тиком, или смотрю вбок, или ковыряюсь в носу, или прошу потянуть за палец. Конечно, я все это делаю, но причина моего одиночества не в этом. Просто я не знаю своего призвания, а когда не знаешь своего призвания, то ты как канделябр в безлюдном лесу — неприменим. Не непримирим, а неприменим, хотя и непримирим тоже.

Я непримирим к беспорядку, транжирству, человеческой глупости и ветрености. Меня таким воспитали. Я горжусь своими принципами из последних сил. У меня есть татуировка на плече. Какая — не скажу.

У меня была девушка Таня. Очень ветреная особа. Я этого сразу не разглядел, но на второй день совместной жизни увидел воочию. Она юбку надела и пошла. Я ей говорю: ты юбку надела и пошла. А Таня: ну и что? Лето ведь. Нет, говорю, так не пойдет. Тебя семь раз изнасилуют глазами, а мне потом с тобой жить. А она: меня каждый день насилуют глазами, так устроен мир. Ах, говорю, мир! А юбка, значит, ни при чем? Совершенно ни при чем, говорит. И ноги, спрашиваю, ни при чем? И ноги, отвечает. Я аж присвистнул. У тебя, говорю, чего не коснись — всё ни при чем. Очень это гнусно с твоей стороны. Ах, говорит, так! И ушла. С вещами. Больно надо. До этого с Катей жил. Катя как Катя. Миниатюрная. Я ее Ка называл. Ка, говорю, ты моя крохотная. Почему, говорит, Каа? Это ведь змея. Питон, говорю, как же. Только ты не Каа, а Ка. Как ты двумя ушами не смогла расслышать такого фонетического нюанса? Почему, спрашивает, Ка? Потому что, говорю, для Кати ты слишком маленькая. Ах, так! — говорит. И ушла. Или вот Лена. Я поэт чуть-чуть. Рифмовать люблю. Находит на меня иногда вдохновение. Стою пьяный посреди кухни и вдруг говорю ей: «Лена — дочь ибупрофена». Ты чего, говорит. Стихи, говорю. Могу еще. Выдал. Лена, говорю, брызги на ветровом стекле жизни и пена. Закруглил в конце. Для созвучия. Или такое: «Лена из полиэтилена». Или так: «Села на стул Елена и куснула себя за колено». Кусни, говорю, себя за колено, не вредничай. Чё как маленькая? Чё скучная такая, куснуть не можешь? Не куснула. Ушла на юго-запад. В Оханск, должно быть.