Читать «До последнего мига» онлайн - страница 83

Валерий Дмитриевич Поволяев

Солдаты, которым хотелось как можно быстрее покончить с фортом, чтобы жаворонки, висящие над фортом, наконец-то обрели голос, решили применить огнемёты. Иначе фрицев было не выкурить из подземелий.

Но бастионы имели крутые, толстые, непробиваемые лбы, бомба, бьющая по прямой, соскальзывала в ров, как с ледяной горки, и взрывалась там среди трупов и остатков воды, а до бойниц с макушки невозможно было дотянуться. Тогда пошли на хитрость: спускали огнемётчиков вниз головой к прорезям, крепко держали их сверху за ноги, и те шуровали в бастионе своими драконовскими все и вся жгущими штукенциями, пока не выкурили всех фрицев из форта номер пять.

Ох, какая же страшная, звонкая, совершенно пустая — на многие тысячи километров ни одного звука — тишина установилась тогда, ей не мешали ни одинокие выстрелы, ни взрывы мин замедленного действия, ни бои с одичавшими группами гитлеровцев, выходившими из леса, ни канонада на западе — фрицев спихивали с недалекого побережья в воду Балтийского моря, ничего этого солдаты не слышали, их окружила звонкая полая тишь, в которой человек забывает про всё, слышит только самого себя, собственное сердце, вспоминает дом и видит своих близких — только их и больше никого, молит судьбу, небо, удачу, чтобы настал блаженный миг, когда он ступит на землю родной Ивановки, Никитовки, Костюринки, Шкилевки, деревни или города, с которыми связан своею пуповиной и без которых не мыслит себе жизни. Ибо понятие родины для человека — это не некое вселенское (если вселенское, то, значит, вообще абстрактное), а совершенно конкретное: Костюринка, Ивановка, Верхний Лотошок, Семенек, Ленинград, Витебск, и именно за эту конкретную землю человек и бьётся, жизни своей не щадит.

Спали солдаты. Землю свою во сне видели. Родных. Каретников ходил среди спящих с колотящимся сердцем, прихрамывающий — гранатный осколок скользнул по косой, ожёг икру; ротная фельдшерица, пожилая молчаливая женщина, конопатая и узкоглазая чалдонка — уроженка горной Сибири, с юга Красноярского края, перетянула ему ногу бинтом, хотела было загнать Каретникова в тыл, но он как командир роты воспользовался своей властью и отказался. Порез был пустячным, больше крови, чем последствий, — смотрел на ребят своих, и память его возвращала назад, в голодный и холодный Питер начала сорок второго года, грудь стискивало что-то клещистое, холодное, перед глазами возникали белёсые мухи, наглые, шустрые. Мухи роились, сыпались на землю, словно снег, вспархивали вновь. Что же там случилось, в Ленинграде, что?