Читать «Дневник возвращения. Рассказы (сборник)» онлайн - страница 71
Славомир Мрожек
Теперь Вы спросите, что, собственно, означает: «больше жизни». Не ожидайте исчерпывающего ответа. Зато могу Вас заверить, что жизни той было тогда действительно очень много. Как может человек убедиться в том, что он живет, что существует? Вы наверняка знаете популярный способ обретения чувства реальности в ситуациях, когда такое чувство утрачивается. Нужно просто ущипнуть себе руку или щеку. Или какое-либо другое, легкодоступное место. Больно? Но ведь и нужно, чтобы было больно. Именно через боль даже простая кухарка, ночью, охваченная ужасом от того, что ночью ей привиделся прогуливающийся по коридору дух, убеждается в том, что еще жива. Не говоря уже о личностях, наделенных развитым сознанием, которым пропорционально труднее защищаться от атакующей их неправды, расплывчатости, эфемерности бытия.
Господи, как я тогда страдал из-за Вас! Это было прекрасно! Не сомневаюсь, что моя жена изменяла мне потом еще не раз. Но ее более поздние партнеры были людьми, за которыми даже я не мог не признать тех или иных достоинств, физических или интеллектуальных. Вы же были такой великолепный, такой абсолютный нуль, и именно как подобие нуля, который сам по себе ничего не значит, но столь важен при расчетах, Вы так много значили в математике моих переживаний. Вы были кошмаром в чистом виде, благодаря Вам я столкнулся с чем-то непостижимым, но все же существующим, с чем-то таким, чего не должно быть, и все же было. Разве, ответьте мне, все перечисленное не есть дефиниция жизни?
Ибо я, вспомните, говорил о шантаже. Вы прекрасно знаете, равно как и я, что это неправда. Не было с Вашей стороны никакого шантажа. Я придумал этот шантаж, потому что мне не хватило смелости принять все случившееся как оно есть. Даже теперь, много лет спустя, даже четверть часа назад, мне хотелось утешить себя, обмануть. Ведь мне известно, что Вы ее не шантажировали. Она глядела на Вас с восхищением, когда Вы, чавкая, ели суп, а я… Даже сейчас, когда я пишу об этом… Но нет. Я говорю неправду. Сначала я лгал, чтобы умерить свои страдания. А сегодня это двойная ложь, ибо когда я перестал лгать, минуту назад, оказалось, что меня уже вообще ничто не трогает. Но в этом, именно в этом я не хочу признаваться, как в окончательном поражении. Как же так, неужели от всего случившегося ничего не осталось, просто ничего? И обманывая Вас всего четверть часа назад посредством той первой, вспомогательной лжи о шантаже, и лжи о том, что я вообще что-то чувствую, я скрывал от самого себя ту истину, что сегодня мне все это абсолютно безразлично.
Ведь сейчас, признаюсь, во мне мало жизни. Меньше, чем меня самого. Ее не хватает даже, чтобы наполнить собственную персону, где уж там оживить целый небосвод. Остатки жизни еще колотятся во мне, болтаются туда-сюда, как засохшая фасолина в пустом мешке. Хорошо еще, что повседневность позволяет мне забывать об этом, но трудно стало встречать, например, лицом к лицу тот несчастный заход солнца, который прежде служил мне как… Вы разрешите применить французское слово — как благодарный
