Читать «Дневник 1939-1945» онлайн - страница 162

В то же время за прошедший год мне бы можно было изложить немало фактов. Я приблизился к политике больше, чем когда-либо раньше. Но в те времена обысков и квартирных краж... В 1941 году мою квартиру грабили дважды. Кто? Может быть, за этим скрывался обыск? Но кто обыскивал? Или во время обыска меня обокрали? И к тому же я был слишком занят.

Стал ли я другим человеком за этот год? Мои политические страсти и мои страсти вообще разыгрались как никогда. Я поддался гордыне, зависти, ревности, ненависти, страху, отваге - все потому, что эти чувства во мне созрели - и созрели они до такой степени, что несколько позже они бы стали перезрелыми, рремя тогда пришло.

Все это исходило из меня в порядке и в состоянии покоя, это была безнадежная ясность ума.

Мои страсти и вызвали, и встретили страсти других людей. Меня до сих пор так не ненавидели, не отрицали, не боялись и не ценили, как в это время.

Человек, который действует, который самоутверждается без ограничений, рассекает мир пополам, и ему достается та половина, которой он располагает один.

Да, в самом деле примечательно, что я так поздно поддался своей жажде действовать. Надо все же сказать, что в последние годы я все ближе подходил к этому, хотя, с другой стороны, я еще не полностью туда вошел. Похоже, что дальше, чем я уже зашел, я не двинусь!

Во мне сохранились эти многогранные интересы, которые всегда меня принижали. Но перечень этих интересов из года в год сокращался. Увлеченность историей религий (которую я иногда считаю увлеченностью религиозной жизнью) довлеет надо мной все больше и больше, даже в тот момент, когда я, кажется, целиком отдаюсь своим старым увлечениям политикой. Но эта склонность является важной и широкой точкой зрения, которая позволяет мне рассматривать дела людские с высоты некоего Олимпа.

Я действительно чувствую себя намного более увлеченным, чем в молодости, и я чувствую себя гораздо более свободным от своей увлеченности.

- Никто не сможет убедить меня в том, что Робеспьер или Наполеон, Ленин или Гитлер не являются великими мыслителями, равно как Гете или Шекспир, Паскаль или Гегель.

Не существует мысли и действия. Существует действие, которое является мыслью, и мысль, которая является действием.

Итак, если действие вот уже на протяжении двадцати лет противостоит литературе, уничтожает литературу (в России, в Германии, теперь у нас), то это не противостояние какой-то мысли, но это новая мысль которая приходит на смену старой мысли.

Литераторы - это обычные мыслители, но они должны систематически уступать дорогу выдающимся мыслителям, которые, объединив мысль и действие, усиливают эту мысль, которая переходит в изоляцию и чахнет в изоляции.

Хорошее дело, если Томасу Манну и Жиду чинят некоторые препятствия; они были на пороге смерти. Что касается более молодых - всяких мориаков и прочих дюамелей - это всего-навсего пристяжные лошадки.